что в Распутина вселился демон?.. Не желая признаваться даже самому себе, Лунев все же заподозрил неладное. «Чего уж там, Лаис – натура тонкая, ранимая. Уж не повредилась ли она рассудком от треволнений последних дней?!»
– Я вынужден откланяться, господин полковник. – Чарновский бряцнул шпорами. – Сами понимаете, меня ждут.
Платон Аристархович тут же поймал себя на мысли, что ему досадно знать, куда направляется ротмистр. «Этот лощеный хлыщ, – мелькнуло у него в голове, – принесет ей только несчастье. Чего доброго, он и впрямь связан с фальшивками. Тогда и Лаис несдобровать». Лунев невольно отвернулся, чтобы скрыть недовольную гримасу, и усилием воли попытался отогнать эту мысль.
«Нет, полноте! Быть может, Чарновский и впрямь причастен к аферам Шультце. Скорее всего он замешан в готовящемся заговоре. Но не место ревности в расследовании дел, столь важных для Отечества». Что он ревнует Лаис к Чарновскому, контрразведчик вынужден был признать, и тотчас же скрыл это чувство в самом глубоком тайнике души, о которой он и вообще не слишком часто вспоминал.
– У меня с собой мотор, могу вас подвезти, – возвращая саблю в оружейную стойку, предложил он.
– Благодарю, – кивнул ротмистр. – Я доберусь сам.
– Но так быстрее, к тому же я бы тоже хотел…
Чарновский поглядел на гостя тяжелым, не предвещающим ничего доброго взглядом.
– Господин полковник, я понимаю ваш интерес к Лаис. Она весьма необычная женщина, к тому же очень красивая. В ваши годы вы еще видитесь себе вполне резвым кавалером и нуждаетесь, так сказать, в материальном подтверждении ваших иллюзий. Скажу честно, мне глубоко безразлична ваша страсть, ибо у вас нет ни малейшего шанса занять мое место в сердце Лаис. Однако после вашей последней встречи вряд ли она пожелает вас принимать в своем доме. Тем более сейчас, когда она больна и нуждается во внимании людей близких. Поэтому если желаете снова нагрянуть к ней в гости, запаситесь соответствующими документами. Ордером, или чем там у вас положено?
– У меня есть все необходимые документы, – сухо отрезал контрразведчик.
– С чем вас и поздравляю! – Чарновский насмешливо склонился в поклоне. – Стало быть, вы имеете полную возможность являться к любой понравившейся вам даме без всякого приглашения. Завидна участь контрразведчика!
– Господин ротмистр! Вы чересчур много себе позволяете! – уже не скрывая раздражения, процедил сквозь зубы Лунев.
– Я защищаю покой возлюбленной, господин полковник! – вытягиваясь и оттого становясь еще выше, отчеканил конногвардеец. – Моей возлюбленной. Увы, положение не дает возможности принять ваш вызов. Как известно, согласно Дурасовскому кодексу, учителя фехтования не имеют права дуэлировать. Однако я уверен, вы найдете способ со мной поквитаться. Честь имею, ваше высокоблагородие! – Чарновский приложил пальцы к козырьку уже надетой фуражки.
– Господин ротмистр! Господин ротмистр! – В фехтовальный зал вновь вбежал давешний инструктор.
– Ну что еще? – недовольно прикрикнул фехтмейстер.
– Там к вам какой-то японец.
– Что ему нужно?
– Он говорит, что является мастером клинка в своей стране. Что он много слышал о вас и почел бы за честь скрестить с вами оружие.
– Не сейчас, – стягивая колет и вручая его вахмистру, бросил конногвардеец. – Как-нибудь в другой раз.
«Опять японец. Что за напасть?! – про себя отметил Лунев. – Их в столице ныне, быть может, от силы человек двадцать, но такое впечатление, что они везде и повсюду!»
Император постукивал свернутой газетой по столешнице так, будто пытался убить ею невидимую муху.
– Ваше Императорское Величество! – произнес генерал-адъютант, без лишних слов чувствуя раздражение государя. – Позвольте начать доклад?
– Доклад? – рассеянно переспросил самодержец. – Ах да, конечно… Впрочем, ответьте мне, голубчик, вы читали утренние газеты?
– Так точно!
– И эту тоже? – Николай II через стол бросил свежий номер «Русской вести».
– В первую очередь.
– Что можете сказать?
– Канальи, ваше величество!
Император выжидательно поглядел на суровое лицо начальника военно-походной канцелярии, на мундирную грудь в крестах и звездах и жестко нахмурил брови.
– Это все, князь? Более ничего?! Я, признаться, ожидал большего. Владимир Николаевич, я не говорю сейчас о тех гнусных намеках, которые сей, с позволения сказать, «Честный гражданин», а вкупе с ним и председатель Государственной думы позволяют в адрес моей супруги и просветленного, ниспосланного нам волей божьей Старца. Все это грязная, низкая клевета! Но пусть розысками вышеупомянутого «гражданина» занимается дворцовая полиция. Я же хочу понять другое: каким образом на страницы газеты проник текст секретного документа чрезвычайной важности, о существовании которого в стране знали лишь два человека – вы и я?
– Не могу знать, Ваше Императорское Величество, – отчеканил генерал-адъютант. – Надеюсь, вы не числите изменником меня, ибо надо было оказаться последним безумцем, чтобы передавать кому-либо секретную информацию, являясь едва ли не единственным ее носителем. Но позвольте высказать предположение.
– Что ж, я вас слушаю очень внимательно.
– Я просмотрел цитаты, приводимые в газете, и сравнил их с той запиской, что переводил для вас.
– И что же? – Император свел пальцы в замок.
– В цитируемых отрывках имеется ряд отличий. Такое впечатление, что и статья, и то, что читали мы с вами, государь, – разные переводы одного и того же немецкого текста.
– То есть вы хотите сказать, что в руки господина Родзянко попал немецкий текст? Но такое невозможно! Да и к чему? Абсурд!
– Михаил Владимирович Родзянко, ваше величество, человек горячего нрава, – вдумчиво глядя на царя, начал докладчик. – Если предположить, что германское командование желает вывести Россию из войны, то нет лучшего рупора, чтобы объявить о принципиальной возможности сепаратного мира, как через председателя Государственной думы. Вероятно, около господина Родзянко работает секретный агент кайзера, который ведет весьма тонкую игру. Ведь, несмотря на известное недовольство Михаила Владимировича близостью Старца ко двору, он слывет истинным патриотом и сторонником войны до победного конца. Если скандал с запиской императора Вильгельма всплывет, это может привести к уходу из политики одного из самых популярных среди масс деятеля либерального направления.
– Оно бы и к лучшему. – Николай II скривил губы. – Я помню, Владимир Николаевич, как в июне эти кадеты и, с позволения сказать, либералы голосовали в Думе против увеличения военного бюджета. Патриотом, знаете ли, тоже следует быть вовремя!
– Несомненно, Ваше Императорское Величество. Но то было в июне, а нынче сразу во множестве найдутся крикуны всех мастей, которые скажут, что это мы с вами подсунули Родзянко документ, чтобы расквитаться за его гневные выступления против императрицы и Распутина.
– Господи, что за несчастье?! Что за испытание быть государем! Вот они, плоды тех свобод, которые были мной дарованы народу! – устало покачал головой Николай II. – И что же, народ, как и прежде, безмолвствует, зато бесчинствует кучка болтунов, возомнивших себя солью России!
– Именно так, ваше величество, – продолжал генерал-адъютант, – но, увы, с этим приходится считаться. Если теперь разгорится скандал, то немцы, к радости своей, добьются ухода одного из своих злейших врагов в Думе и, кроме того, очередной атаки либеральных кругов против вас.
Император молча потянул к себе газету, аккуратно сложил ее, разорвал на части и бросил на стол.
– И что, Родзянко так популярен среди этих, – император поморщился, – господ?
