– Конечно.
– Это были нотеры, они искали перстень, но не нашли. Конрад смог их остановить. Затем, как стало мне известно из газет, их нашли, и они были убиты в перестрелке. – Лунев молча кивнул. – Но не все, один все же остался жив.
– Вы имеете в виду Петра Длугаша, который прятался в доме Чарновского?
– Да, его, – Лаис вздохнула, – это мой двоюродный брат.
– Вот как? – Контрразведчик насмешливо покачал головой. – У вас, надо сказать, весьма занятный родственник.
– Он страж храма, его с детства обучали защищать святыни Карнаве.
– Звучит очень романтично, прям-таки роман Дюма. Однако чем же я могу вам помочь?
– Я прошу вас освободить его. Одной мне не по силам справиться с Распутиным и демоном, который вселился в него.
Платон Аристархович покачал головой.
– Сударыня, как вы себе это представляете? Этот человек стрелял в жандармов, нескольких из них почти изувечил, на него соответствующим образом было заведено дело, вон хоть у Христиана Густавовича спросите. Я что же, напишу в нем, что капрал Петр Длугаш освобожден из-под стражи для борьбы с демонами? Меня же в сумасшедший дом упекут!
– Его зовут Барраппа, – тихо произнесла Лаис. – И без него мне не управиться. А вы даже представить себе не можете…
– Послушайте, сударыня, максимум, что я могу сделать для вас – это приказать доставить его сейчас прямо сюда для допроса. Вы сможете с ним поговорить, извините, правда, в моем присутствии. – Лунев стал из-за стола и вновь развел руками. – Сожалею, это все.
Лаис глядела на этого коренастого седеющего человека с умным суровым лицом и понимала, что он и впрямь желает ей помочь, делает все, что возможно, и даже более того. Но этого, увы, было недостаточно.
– Что ж, пусть так, – тихо вздохнула она.
Платон Аристархович поднял телефонную трубку и крутанул ручку.
– Барышня, 7-28, Никольский следственный изолятор. Лунев у аппарата, – проговорил он, спустя несколько секунд. – Там у вас в списках за нами числится сербский капрал Петр Длугаш… Что?! Я не ослышался?! Да. Ясно, что ищут! Почему сразу не доложили?! Идиоты! – Он с силой опустил трубку на рычаг, чуть помолчал, собираясь с мыслями, и повернулся к гостье: – Ваш драгоценнейший братец сбежал из-под стражи час назад, при побеге тяжело ранив городового. Это лет 10 каторги!
– Сбежал? – растерянно повторила Лаис, не зная, радоваться или печалиться этой вести. – Тогда… пожалуй, я тоже пойду.
– Помилосердствуйте! Куда же вы пойдете, с перстнем-то? И сюда-то неосторожно было. Погодите чуток, скоро подъедет Холост, он вас доставит прямо к дому.
– Я бы хотела пройтись немного по Невскому, подышать воздухом, зайти в «Малоярославец».[32]
– Нет уж, как знаете, решительно не пущу!
В этот миг на его столе дробной трелью залился телефон.
– Вот, наверное, и бегуна вашего изловили. – Платон Аристрахович попробовал свести дело в шутку, но сам почувствовал, что момент неудачен и схватил трубку. – Что? Начальник императорской Военно-походной канцелярии? Да, конечно, соединяйте. – Он повернулся спиной к Лаис, точно надеясь таким образом заглушить произносимые слова, а более показывая, что этому разговору не нужны свидетели. Беседа вышла довольно продолжительной. Когда минут через десять полковник Лунев закончил разговор, Лаис в кабинете не было. Он открыл дверь в приемную. – Христиан Густавович, краткая сводка по делу Александра Федоровича Керенского готова?
– Как водится, Платон Аристархович, все в лучшем виде.
– Господин поручик, возьмите дежурный мотор и с максимально возможной скоростью доставьте материал лично князю Орлову.
– Есть! – Жандарм звонко бряцнул шпорами.
– А где, – Лунев обвел глазами помещение, – госпожа Эстер?
– Ушла, – поручик обескураженно поглядел на Снурре, – минут уж пять, а то и поболе, как ушла.
Глава 27
И женского рода все как одна: красавицы, лошади, власть и война…
На фургоне, запряженном парой мышасто-серых лошадок, красовалась надпись «Мыловарня Ходакова». Привратник, а с ним еще угрюмого вида субъект, запихнули Барраппу внутрь живодерного ящика, заперли решетку амбарным замком и уселись рядом на маленьких скамеечках сбоку.
– Вздумаешь озоровать – пристрелю! – щедро заверил привратник, доставая из кармана длинного тулупа короткоствольный револьвер, словно в насмешку именуемый «бульдогом».
Барраппа молча пожал плечами. Что было ему говорить? Что умереть от пуль в любом случае предпочтительнее, нежели сгинуть подо льдом? Он и вправду думал так. Но умирать вовсе не входило в его планы. Возница, должно быть, третий из назначенного Бомбардиром эскорта, прошелся бичом по конским спинам, и те обреченно потянули ненавистную поклажу по заметенным улицам предместья.
– Ну что, шпиен? – злорадно улыбаясь, продолжал глумиться привратник. – Думал, как из кичи утек, так все – раздолье, вольный ветер? Нет уж, мы хоть у легашей с рук не едим, а Отечество не продаем. У нас закон крепкий.
– Я не шпион, – тихо проговорил Барраппа, заставляя охранников вслушиваться в свою речь.
– Рассказывай, – насмешливо кинул его конвоир.
– Могу рассказать. Бомбардир прав, мои люди квартиру на Большой Морской обнесли.
– Прав-неправ, теперь-то что за печаль? – Караульный махнул рукой.
– Как скажешь. В квартире золота было – как в папиросе табака. Люди мои дочиста все не вымели, не успели, но ларец один прихватили. В нем золота с камешками на много тысяч будет.
– Ишь ты! – присвистнул Курносый.
– Среди другого – подарок царя, – продолжал внушать Барраппа, вспоминая лавку в самом начале Большой Морской с выбитыми прямо в стене дома золочеными буквами названия «Фаберже», – бриллиантовое колье кардинала Рогана. Оно с полмиллиона стоит. Вот жандармы нас и ловили.
– Брешешь! – восстанавливая перехваченное волнением дыхание, прохрипел «конвоир».
– Могу не говорить.
– Да уж начал, так сказывай, – подал голос второй караульный.
– Я дело задумал, и ларец прятал я. Отпустите меня – место укажу.
– Но ты ж помнишь?.. – Курносый вновь продемонстрировал Барраппе револьвер.
– Какой мне от сокровищ прок, если я помру нынче? А и вам, хоть всю жизнь ищите, их не найти.
– Верно говорит, – тихо вымолвил живодер. – Ну, чего, Курносый, как порешим?
Оба стража все еще полагали, будто сами решают и судьбу приговоренного к смерти, и участь его клада. Они не ведали, что с того мига, как, развесив уши, начали они внимать истории о «пещере Али- Бабы», воля их накрепко была захвачена сидевшим за решеткой пленником.
– Сказывай, куда ехать, – придвигаясь к решетке, зашептал привратник.
– Да уж ясно, не за Урал. На Большую Морскую, там покажу.
– Эй! – Конвоир стукнул кулаком по стенке возка. – Егорка! На Большую Морскую едем!
– Чего для? – послышалось снаружи.
– Того для. Сказано, поворачивай, стало быть, поворачивай, рыло чухонское!
Барраппа почувствовал, как собачий ящик меняет направление движения, и чуть заметно усмехнулся.
Дворы на Большой Морской были хорошо известны капралу Длугашу, как и тамошние дворники с их нравами и повадками. Дворник Федот, грузный степенный с окладистой, в полгруди, бородой, гордо демонстрировал Георгиевский крест, полученный за русско-японскую, и рассказывал всем, кто желал послушать, о тех временах, когда был фельдфебелем. Под Ляоляном ему оторвало два пальца, и теперь
