бывший ужас молодых солдат каждый вечер запирался в дворницкой и мрачно пил горькую во славу русского оружия. Затем падал мертвецки пьяный и просыпался к полуночи на пару минут, чтобы закрыть ворота. Дворника ругали ежедневно, но выгнать героя войны не могли.
Подойдя к дворницкой, Барраппа убедился, что Федот уже не вяжет лыка, и кивнул сопровождающим. Две тени проскользнули во двор вслед за Барраппой. В это время здесь никого не было.
– Туда, – бросил капрал, указывая на угольный сарай. На двери висел тяжелый замок, но, пошарив под навесом, Петр Длугаш легко отыскал ключ. Он не раз помогал Федоту таскать уголь в котельную.
– Темно-то как, – пробурчал живодер.
– Не дворец небось, – хмыкнул Курносый.
– Ничего, найдем, – заверил Барраппа. – Входите. – Он открыл дверь и на ощупь стал пробираться внутрь. – Дайте спички, здесь есть фонарь. Только осторожней, уголь все же. – «Конвоиры» втиснулись в сарай вслед за проводником. – Помогите-ка, тут копать надо.
Дальнейшее на взгляд стороннего наблюдателя смотрелось бы совсем иначе, нежели в глазах самих участников. Сделав несколько махов лопатами, те увидели инкрустированную крышку ларца, со стороны, впрочем, выглядевшую совсем как треснутая чугунная печная вьюшка.
– Тяжелый, – потянув на себя «сундучок», радостно проговорил живодер.
Ларец был незаперт и потому легко открылся, обдав присутствующих сиянием драгоценных камней.
– Это мне! – зачерпывая горсть мелких угольев, воскликнул работник «Мыловарни Ходакова».
– С чего это вдруг? Я первый нашел.
– Э нет, все сочтем, потом разделим!
– А вот шиш тебе!
– Мне шиш?! – возмутился Курносый. – А тебе вот! – Он взмахнул лопатой и с силой обрушил ее на голову приятеля. В то же мгновение стоявший без дела в углу лом опустился на его собственный затылок.
– Вот так, – пробормотал Барраппа, глядя на лежащие без движения тела. – Здесь переночуете. – Петр Длугаш перевернул Курносого и начал стаскивать его огромный тулуп. – Мне он больше нужен. – С этими словами он потушил фонарь и, выйдя из сарая, запер дверь.
Возница на козлах, поджидавший товарищей, меланхолично курил, поглядывая в темный проем ворот.
– А те где? – увидев приближающуюся фигуру в широком тулупе, лениво кинул он.
– В ящик! – коротко скомандовал выходящий под свет уличного фонаря Барраппа, направляя на кучера «бульдог». – Одно слово – убью!
Сотник Холост прихлебывал чай с лимоном, рассуждая вслух:
– Эх, сейчас бы борща с чесноком да сала с первачом.
Коллежский асессор Снурре смотрел на худощавого атаманца с нескрываемым осуждением. Если и было что-нибудь в мире, с чем Христиан Густавович боролся столь же, если не более активно, нежели с преступностью, то это привычка есть столько раз в день, сколько ему на глаза попадалась какая-нибудь пища.
– В общем, дело Григория Ивановича Котовского из дворян тыща восемьсот затертого года рождения можно сдать в архив с пометкой «пропал бедолажный хрен зна куда».
– Бог весть что, – с укором глядя из-под пенсне на безучастного к вопросам отчетности казака, пробормотал Снурре.
Его весьма огорчала эта история с подлогом в деле «короля побегов», но идти против воли начальства было не в привычках усердного полицейского чиновника.
– Ой, не надо слез! Если хотите, в справке можете его хоть пираньям скормить! Пишите там, шо взбредет под ваше пенсне, – отмахнулся Холост. – Главное, что отправился штабс-капитан Котов в тыл супостата, и есть у меня неслабое предчувствие, что мы об этом новоиспеченном офицере еще услышим!
Вопрос о том, что именно будет услышано в будущем о Григории Котовском, так и остался непроясненным, так как из коридора донесся совсем иной звук:
– А ну стой! Стой, кому говорят?! Абрек чертов!
Вслед за криком послышался глухой звук удара и шум падающего тела.
– Что за на фиг? – Сотник выдернул наган из кобуры и кинулся в двери. По коридору поджарой гончей мчался Заурбек. У самой лестницы валялся дневальный, пытавшийся остановить яростного горца. Солдат приподнялся, мотнул головой, пытаясь навести резкость, и стал нащупывать упавший поодаль карабин.
– Отставить! Это свой! – крикнул сотник, пропуская Заурбека в приемную. – Что случилось?
– Барышню Лаис укралы! – выпалил с порога ординарец полковника Лунева.
– Как украли? – Сам полковник, встревоженный криками, выглянул в приемную. – Толком говори!
– Днем хазяйка к вам ехать захатэла. Я ей гавару: «Нэ едь». Она: «Нэт, – гаварыт, – еду». Я ей: «Кучера нэт». Она: «Извозчик бэри». Паехала, гляжу – шпик за нэй.
– Постой, у дома были шпики? Я же распорядился снять наблюдение.
– Были. Сразу видать – полицейские шакалы!
– Давно появились?
– Жандармы ушли – на другой дэнь появылись.
Полковник бросил вопросительный взгляд на Снурре.
– Мне об этом ничего неизвестно, – поправляя золотое пенсне, не замедлил с комментарием полицейский чин, – но сию минуту выясним.
– Дальше говори, – быстро скомандовал Лунев.
– Я тоже паехал, вдруг что… Рядом в подъезде у окна стал, жду. Вижу, сама идет, пешком. Я вниз. Вихажу, мотор возле нее встал, из него офицеры, и давай барышню туда заталкивать.
– А ты что? – Холост упер руки в боки.
– Я к вам.
– А сам чего же не вмешался, джигит хренов?
– Горец трех офицеров пасрэди Невского убивает, – сквозь зубы процедил Заурбек, – ай, какой умный мысль! Здэсь нэ каторга, здэсь трэбунал будет, затэм расстрэл.
– Когда то будет! – Сотник поморщился и сдернул с крюка шинель. – Платон Аристархович, я мотнусь по-быстрому, может, догоню. Не так много в столице авто с офицерами.
– Да, конечно. – Лунев кивнул. – Заурбек, ты все сказал?
– Все.
– Едешь с сотником. Хорошо бы Чарновскому сообщить, – кинул он атаманцу.
– Он уже знает.
– То есть как это знает?
– Платон Аристархович, – Холост изобразил на физиономии невыразимое страдание, – если я говорю, что знает, значит, так оно и есть. Заурбек, мухой, по машинам!
Действительный статский советник Родзянко впервые за последние несколько лет облачился в положенный ему шитый золотом камергерский мундир. Он стоял на платформе, глядя, как отходит от перрона поезд с царской свитой. Несколько минут назад с соседнего пути в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандующего, уже тронулся бронепоезд «Князь Пожарский». Третьим в этой железнодорожной кавалькаде должен был следовать литерный состав его императорского величества. Родзянко стоял на перроне, глядя, как суетятся у вагонов отъезжающие, и осанистые проводники смиренно просят господ пассажиров занять места. Он глядел и вспоминал недавний обед с государем. Обед, после которого председатель Государственной думы встал из-за стола голодным, поскольку кусок не шел ему в горло.
– А мы совсем недавно тут о вас вспоминали, – как ни в чем не бывало объявил Николай II, предлагая его превосходительству занять место за столом напротив себя. – Представляете, контрразведка вбила себе в голову, будто вы поддерживаете сношения с германским Генеральным штабом. Можете в такое поверить? Они утверждают, что в своем докладе, опубликованном намедни в газете «Русская весть», вы будто бы цитировали некий тайный документ, даже о самом наличии коего вам не положено было знать. – Царь пригрозил Михаилу Владимировичу пальцем. – Ну да ладно, я им вас не выдал. Вы угощайтесь, голубчик,
