меня поединщика для защиты своей чести.
– Это неудачно. Совсем неудачно, – нахмурилась герцогиня Швабская. – Впрочем, – она оглядела ладную широкоплечую фигуру ромейского турмарха, – я не удивлюсь, если выяснится, что своим защитником Лотарь выберет как раз Генриха Льва. Симеон, милый! Я верю, что ты сможешь его победить!
Среди деревьев неподалеку вновь раздался крик вспугнутой птицы. Затем еще один.
– Охота приближается сюда. Нас не должны видеть вдвоем. – Она порывисто обняла остолбеневшего ромея и поцеловала его в губы. – Это залог моей любви, – прошептала она, – а теперь уезжай. Уезжай быстрей!
Симеон в мгновение ока взвился в седло и дал шпоры скакуну.
– А мне, – подходя к своей лошадке, тихо проговорила Никотея, – надо заняться делом. Итак, с этим все более или менее понятно. Теперь остается решить, кого же отправить во Францию. Впрочем, я, кажется, знаю ответ и на этот вопрос.
Чайки над головой архонта Херсонеса кружили так густо, что и самого неба не было видно. Григорий Гаврас взмахнул руками – чайки пикировали то на него, то в море, простиравшееся вокруг. Волны накатывали на огрызок скалы, каким-то чудом оказавшийся под ногами знатного ромея. Он махал руками, птицы били крыльями, волны расшибали пенные головы о камень…
Григорий Гаврас вдруг напрягся и сжал в кулаке рукоять меча – та выступила будто бы сквозь беснующихся чаек, и в тот же миг птицы, море и камень исчезли. Осталась лишь смятая постель и меч в изголовье.
Привычка, усвоенная давным-давно, в годы жизни почетным заложником в Константинополе, заставляла его чутко вслушиваться в шаги, приближающиеся ночью к опочивальне, и всегда держать оружие под рукой.
– Кто там в такую рань? – приподнимаясь на локте, крикнул архонт.
– Прибыл гонец от смотрителя порта, – отозвался начальник охраны.
– Есть новости? – Гаврас поглядел в окно – солнце едва румянило небосклон. Кто же это в такую рань, в самом деле?
Он встал с ложа, и слуга с легким шелковым одеянием в руках, приученный к ежедневному распорядку повелителя, быстро возник в спальне. Гонец, присланный смотрителем порта, вбежал в покои архонта и склонился перед владыкой.
– Говори, – прикрывая зевоту, позволил Гаврас.
– Корабли входят в гавань, – сообщил гонец. – Семь огненосных дромонов с воинами на борту.
– Как? – повелителю Херсонеса показалось, что он ослышался. Хотел бы ослышаться.
«Семь кораблей… на каждом может быть до сотни воинов. Для чего василевсу вдруг посылать сюда такой отряд? Он что же, задумал воевать здесь? Но тогда почему я об этом ничего не знаю? А что, если людям императора, скажем, Ксаверию Амбидексу, удалось перехватить послание к Великому князю руссов… Если планы открыты, и Комнин решил, недолго думая, сместить меня, а то и убить… Почему нет, очень вероятно».
Он устремил взгляд на ждущего ответа гонца.
– Кораблям дать причалить, а ворот покуда не открывать. Скажете – таков приказ архонта, а сам я сплю и будить меня нельзя. Передай смотрителю порта, чтоб ко мне допустил лишь командующего эскадрой и не больше трех людей свиты. Все понял?
– Да, – покривил душой гонец.
– Тогда ступай.
Григорий Гаврас подошел к окну, перекрестился на высившуюся вдали колокольню.
«Так все же… Что бы могло значить появление этой эскадры?»
– Славнейший архонт велит подавать воду для омовения? – негромко спросил его замерший в ожидании слуга.
– Подавай, – отрешенно кивнул Гаврас, – да позови начальника стражи.
Он поглядел вслед удаляющемуся слуге и задал себе вопрос: «Это уже конец или еще нет? Что там было во сне с чайками: ловил я их или, наоборот, разгонял? Первое – к удаче, а если нет? Тогда сон предвещает несчастье. Проклятие, никак не вспомнить!»
Начальник стражи вошел в опочивальню легким, почти летящим шагом и с изяществом настоящего ромейского аристократа склонился перед архонтом.
– Я жду плохих вестей из столицы, – медленно, точно выдавливая из себя произносимые слова, сказал Гаврас и вздохнул, невольно пожалев, что отпустил с сыном в Аахен верного Брэнара. Коренастый молчаливый северянин не умел так изящно ходить, но ни в его верности, ни в силе удара ни у кого не было сомнений. А выбора нет, придется довериться этому… плясуну. – Очень может быть, что мне грозит опасность.
– Мы будем с вами до конца, – заверил начальник стражи.
– Постой. – Архонт жестом остановил его. – Я хочу, чтоб ты понял: если она грозит мне, то грозит и всем, кто рядом со мной, не в меньшей степени. Я полагаюсь на твою преданность и сумею вознаградить ее. Сделай так: собери воинов в полном вооружении во дворце, часть из них пусть стоит на постах. Другая – ждет сигнала в комнатах, примыкающих к зале. Кроме того, пошли еще нескольких – верных и желательно неприметных – к портовым воротам. Если прибывшие войдут в город числом больше четырех, пусть кто- нибудь мчится сюда с докладом. Если же нет – пусть следят за вошедшими: вдруг кто из них пожелает отлучиться, допустим, к отцу Гервасию, – тогда не стоит беспокоить его преподобие ранним визитом, доставьте этого человека сюда.
– Я все понял, – склонил голову начальник стражи.
– Иди, – отправил его Григорий Гаврас. – Будем надеяться, – добавил он после того, как воин покинул опочивальню, – что не все понял…
Григорий Гаврас восседал на золоченом троне, который хотя и уступал размерами и пышностью автократорскому, но не вызывал ни в ком сомнений в своем предназначении. Застывшая по обе стороны трона стража настороженно глядела на вошедших, ожидая лишь сигнала, чтобы наброситься на них и разорвать в клочья. Отлучившийся на мгновение начальник стражи приблизился к властителю и прошептал тому на ухо:
– Никто из них не ходил к Гервасию и ни с кем не общался.
Архонт кивнул и через силу улыбнулся гостям.
– Василевс Иоанн, – приближаясь на отведенное расстояние, заговорил старший, со знаками отличия наварха,[54] – шлет привет своему верному и доблестному архонту, Григорию Гаврасу.
– Я рад принимать вас в Херсонесе. Прошу извинить меры, предпринятые мной. Я вынужден был запретить воинам и матросам сходить на берег – мы здесь опасаемся чумы и должны удостовериться, что на борту нет больных.
– Больных нет, но есть раненые.
– Вы побывали в бою? – удивился архонт.
– Увы, нет. Раненые появились без сражения. Повелением василевса Иоанна мы шли в Матраху, однако буря, разразившаяся совсем близко от цели пути, разметала корабли. Из тридцати уцелело семь. Быть может, где-то остались еще, но мы потеряли их из виду, а сами еле добрались сюда – корабли едва держатся на плаву.
– Горестное известие, – вздохнул архонт, скрывая предательскую улыбку. Сердце его стучало радостно.
«Они шли в Матраху. Значит, все пока обошлось».
– Я рад тому, что вы благополучно достигли Херсонеса. Будьте моими гостями. Даст Бог – излечим раненых, отремонтируем корабли и дадим отдых вам и вашим людям. – Архонт поднялся с трона и хлопнул в ладоши. – Подавайте завтрак мне и моим друзьям!
То, что архонт именовал завтраком, скорее являлось ранним обедом, плавно переходящим в ужин и снова в завтрак. Когда количество съеденного и выпитого достигло критической точки – восприятия стоящей на столе еды уже в качестве украшения зала, – опьяневший наварх туманно поглядел в чашу, наполненную
