популярность зиждется на славе непобедимого воина.
– И ты полагаешь, что этот граф способен одолеть Генриха Льва?
– Я буду чрезвычайно удивлена, если произойдет иначе.
Герцог Швабский передернул плечами:
– Не знаю. Слабо в это верится, но надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.
– Благодарю тебя, мой государь. Ты в который раз являешь мне образец прозорливости, – склонила голову Никотея. – Не тревожься, ступай к князьям, пусть они видят тебя веселым. Я же сделаю то, что ты велишь, наилучшим образом.
– Ты самая замечательная жена на свете. – Конрад подтвердил свои слова жарким поцелуем и, придерживая меч, размашистым шагом покинул кабинес.
Никотея поглядела ему вслед, вздохнула, утерла губы уголком платка и хлопнула в ладони, призывая служанку:
– Зови графа Квинталамонте.
Фульк Анжуйский сомкнул руки за спиной королевы и нежно притянул ее к себе. Та не сопротивлялась, Фульк ощущал легкую дрожь в ее теле, но не мог понять – страх ли это или скрываемое возбуждение.
– Не надо, милый, не надо, – шептала Матильда, не делая попыток вырваться, – нас могут увидеть.
С неуемной страстью юности Фульк продолжал осыпать поцелуями ее лицо, стараясь заглушить этот слабый протест.
– Ну что же ты, – повторяла изнемогавшая королева, – вокруг слуги.
Слова увещевания мало что значили для анжуйца – за мгновение счастья он готов был самолично перебить всех имеющихся в замке слуг вкупе со сторожей.
– Я люблю тебя, моя королева, – шептал он. – Люблю больше жизни!
– Остановись, – Матильда уперла ладони в грудь юноши, – сюда идут.
Фульк прислушался: из коридора и впрямь доносились голоса и тяжелые шаги множества ног. Пока шаги были довольно далеко, но коридор не имел иных дверей, кроме этой.
– Тебе следует спрятаться, – скороговоркой произнесла королева.
Фульк огляделся – личные покои Матильды не располагали к игре в прятки. Все здесь было более чем скромно, казалось, будто находишься не в апартаментах повелительницы Британии, а на провинциальном постоялом дворе. Единственным местом, пригодным для укрытия, была крошечная молельня, примыкавшая к покоям государыни.
Граф Анжуйский в три шага оказался в святилище, моля Всевышнего не судить его чересчур жестоко.
Звуки из коридора доносились все ближе. Вдруг звон шпор и топот стих, и в комнату вошел осанистый старец с жезлом – мажордом, хорошо помнивший еще неистового отца доброй королевы Матильды.
– Моя госпожа, – поклонившись, объявил он, – бароны Нормандии пришли сюда, дабы изъявить вам покорность и призвать к оружию.
Королева подошла к высокому стулу, повернутому лицом к молельне, и величественно опустилась на сиденье:
– Зови.
Делегация нормандской знати ввалилась в королевские покои, едва мажордом открыл двери, собираясь огласить волю Матильды.
Увидев суровую женщину на троне, они поспешили склониться, ожидая дозволения молвить слово.
– Я приветствую вас, – начала она. – Что привело столь доблестных воинов так далеко от родных земель?
– Моя королева, – старший из баронов поднял глаза на Матильду, – мы пришли к тебе – внучке великого Гийома Завоевателя, ибо признавали, признаем и впредь намерены признавать в тебе законную повелительницу Нормандских земель.
– Неужели меня обманули? Неужели бароны и рыцари Нормандии не присягали королю Людовику как своему законному сюзерену?
– Любая клятва, вырванная из горла силою оружия, не почитается данной – это ведомо каждому. И я, и все, кто остался верен роду герцогов Нормандских, будем рады воздеть алое знамя с леопардами вместо лазурного с лилиями. Приди же в земли предков твоих, помоги нам вывести французский дух из нормандской земли, владей нами по праву и закону! Владей нами по Божьей воле, ибо соизволение небес, пришедшее на землю через уста пресветлого Бернара из Клерво, указало на тебя, как на агнца в очах Господних.
– Агнца было велено принести в жертву вместо человека, – напомнила Матильда. – Я не желаю служить искупительной жертвой.
– О нет! – стушевался барон. – Не жертвой, но вестницей победы ступишь ты на землю родной Нормандии! Только чистым пред Богом Господь дарует победу!
Матильда невольно усмехнулась при упоминании о чистоте пред Богом.
– Ваши слова лестны для меня. – Она встала, обращаясь ко всем баронам. – Я не могу сегодня ничего обещать. Как известно вам, войско нынче в руках моего нареченного, короля Гарольда. Но я буду ходатайствовать перед ним, чтобы родовые земли Нормандского дома были возвращены туда, откуда их столь дерзко исторгли.
Шум одобрения был ей ответом.
– Теперь ступайте. – Матильда взмахнула рукой, жестом отпуская посольство. – А ты, – повернулась она к мажордому, – позаботься о том, чтоб моих людей разместили наилучшим образом.
Вельможа поклонился и распахнул дверь, давая знак баронам следовать за ним.
– Ну, слава богу, наконец-то они ушли! – Матильда бросилась к ажурным дверям молельни.
Фульк Анжуйский вышел ей навстречу с прямой спиной и таким выражением лица, будто в домовой часовне его поджидали неупокоенные духи Генриха Боклерка, а заодно и самого Вильгельма Завоевателя.
– О господи, какая глупая игра – быть королевой. – Матильда обвила шею юноши.
– Постой, – отстранился Фульк, – но ведь это же война!
– Конечно. Я должна была ее начать, ибо нельзя поощрять злодея, который пытается захватить твои земли – это очевидно. Я рада, что мои бароны столь быстро уразумели, чью руку им следует держать.
– Матильда, любимая! Я готов держать твои руки целую вечность, но ведь это война! Я – вассал короля Франции, и обязан быть там, рядом с ним! Честь рода требует! Ведь доблесть и верность – первейшие добродетели истинного рыцаря. Сердце мое разорвется на части и кровь слезами выльется из глаз. Но я вынужден буду сражаться против тебя, любимая моя!
– Нет, что ты, молчи! – Матильда ладонью закрыла юноше рот. – Ты – мой пленник! Я тебя никуда не отпущу! Во всяком случае, пока не окончится эта глупая война.
– Ты станешь меня удерживать? – прищурился Фульк.
– Конечно. Тише, опять кто-то идет. – Она отпрянула в сторону.
На этот раз шаги были одиночные, но дочь Генриха Боклерка готова была поклясться, что гулкий топот десятков баронских ног ей куда приятнее, нежели этот мерный шаг.
Король Гарольд вошел в апартаменты Матильды, широко распахнув дверь, даже не задумываясь о докладе. Лицо его было сумрачно, и перекатывающиеся на скулах бугры желваков недвусмысленно говорили, что настроение Мономашича ниже среднего.
Кивком головы он приветствовал Матильду, затем, увидев застывшего Фулька, протянул:
– А, Анжу, и ты здесь?
– Граф желает нас покинуть. Он рвется домой. Ему не терпится сложить голову, сражаясь против нас.
– Не терпится? – Мстислав говорил невпопад, точно не вслушиваясь в речь собеседницы. – Что ж, дело хорошее. Пусть складывает. Ты ступай отсель пока, – бросил он Фульку, – потом с тобой потолкуем.
Матильда обмерла. Этот заморский медведь пугал ее своей непредсказуемостью. Она не могла понять, что таится за его словами: равнодушие или же скрытый умысел?
– Мы позже договорим, – многозначительно глядя на Фулька, произнесла королева.
Тот опустил голову в поклоне и вышел.
