Сколько б народу поубивало! Но рама зацепилась за крыло ангела! А про голубей слышал? Мы их взяли взаймы, на торжественное открытие – и выпустили из окон, красиво было. Так голуби эти не улетели. Сели на крышу и сидят!
– Как это – остались? Что ж они, на крыше и живут?
– Нет, мы немедленно построили им голубятню. Ну, в общем, что ему постройка голубятни – так, ерунда…
– Но тут у нас, конечно, не голуби главное… Тут самое главное – дети, которые побывали везде и никто им помочь не смог, лечили их, лечили, а ничегошеньки не изменилось, потому что патология страшная: болезнь эта неизлечима. Я сам не могу понять… Здесь происходят чудеса! Тут сердца рвутся два раза. Один раз, когда тебе приносят этого калеку, второй раз – когда он уходит на своих ногах. Его мать не верит своим глазам!
– Я бывал в клиниках в Америке, в Японии… Я видел, что там тратят огромные деньги на этих несчастных. Там стоят совершенно уникальные космические кушетки, больные там дыханием включают телевизор, там такие вещи происходят! На одного пациента – три сиделки, каждая из которых получает больше, чем у меня 102 сотрудника, вместе взятые. Там государство свою совесть очищает тем, что создает больным условия. Но оно не пытается вернуть людям функции! Они ставят перед собой маленькие задачи, они боятся, что большую не выполнят. Они говорят: «Ладно, мы ему дали сиделку, и хватит. Чего ему еще надо…» А мы – возвращаем больных к настоящей жизни! Если у человека сохранен интеллект, мы его на компьютере работать учим или ремесло даем – хоть рамочки делать для художников. Надо ж, чтоб человек вошел в жизнь, стал быть ей интересен, а она – интересна ему… Получилось так, что по ходу жизни дело переступило через мечту. Вот то, что здесь происходит, – это выше мечты…
– Почему – выше?
– Мы же не подозревали, что такое количество инвалидов в стране и что они свалятся на нас… Это такая дикая патология! Кстати говоря, главная причина ДЦП – это родовые травмы, это похабная работа родильного дома. Абсолютно точно! Редко когда это врожденное… И это – неизлечимо! Но состояние человека можно улучшить. Понятно, инвалид, но инвалид тоже разный бывает! Смотришь, не ходил ребенок – а ходит! Ручки заработали! Было тяжелое поражение речи, молчал человек – и вот у нас заговорил. Что вы, ребята! Это такое для матери счастье…
Результат мы сразу заметили. Люди к нам хлынули! Мы получаем в день по 50, по 70 писем отовсюду, не только из Украины. Пришла как-то женщина, рухнула передо мной на колени. Я волнуюсь: «Что случилось?» Она отвечает: «Я так вам благодарна, ребенок теперь ходить может, только я перед вами виновата, – она такая набожная, – я вас обманула». – «Как обманула?» – «Мы из Новосибирска, а я вам сказала, что с Украины». Я отвечаю: «Да хоть с Камчатки, откуда угодно, нам все равно». Мы действительно не спрашиваем, откуда больной…
– И что, и своих лечите бесплатно, и иностранцев?
– Да как же это можно – открыть рот и сказать им, чтоб платили деньги? Это преступление. Хочет человек помочь – пусть идет в регистратуру, вносит деньги и берет квитанцию… Вот приехал недавно один россиянин. Он прочитал про нас статью и решил посмотреть, правда написана или нет. Смотрит – правда. Тогда он у главврача спрашивает: «Что вам надо? Чем помочь?» Да вот, говорим, хорошо бы нам две сенсорные комнаты оборудовать… Через день он звонит – порядок, заказал оборудование и оплатил… Вот это мужик!
У Боречки в Одессе есть люди, которых он считает своими врагами. Он этого не скрывает и обличает их в своих интервью. Я прочитал некоторые и просто испугался за Литвака. Куда ж он так лезет на рожон! Еще я подумал: «Ну что, и я тоже был молодой, горячий, как он…» Это я думал про человека, который старше меня без малого вдвое, – странно? Или нет?
– Боря, остановись! Чего ты с ними связался? Побереги себя, у тебя же дело! – говорил я на полном серьезе человеку, который старше моего отца.
– Да меня друзья просто умоляют прекратить борьбу. Они просто в ужас приходят!
– Слушай, я к ним присоединяюсь. Мы тебя очень просим… Я умоляю.
– Я не могу жить в обществе и делать вид, что я вне его, – понимаешь, в чем дело? Не могу, не получается… Вот я сейчас сниму трубку телефонную, скажу пару слов – и не будет человека счастливей, чем он. – Боря называет фамилию, но я не назову. – Мне не надо будет больше харкать кровью, мне легко будет жить, у меня будет бюджет. Но только мне надо будет разменять эту штучку, которая называется мораль. Этот человек! – Боря снова называет фамилию. – Он выселил детей из детского сада на Французском бульваре! Там были в основном дети с церебральным параличом! Их вывозили автобусами. А после этого он лишил нас средств на лекарства, которые мы давали этим несчастным. Это фашизм! Так что, я должен все это забыть в одночасье? Ответь! Поменяйся со мной ролями и ответь! Если я позвоню ему сейчас, когда весь мой город знает, как я к нему отношусь, как я в глаза посмотрю кому-нибудь потом? Ответь мне! Поменяйся со мной ролями и скажи, что делать в этой ситуации? Не могу я так опуститься…
– Я тебе, Боря, вот что скажу: такой пророк, как ты, не должен опускаться до уровня муниципальных разборок. Вот что я тебе скажу!
Боря, кажется, со мной соглашается, поскольку переходит к другой теме:
– Человек у нас рожден для того, чтобы что-то в этой жизни делать; вопрос только в том, уткнулся он в это дело – или вся эта жизнь вместе с невозможностью что-то делать прошла мимо… Или – или, а третьего не дано.
Есть вот такая вот точка, точка соприкосновения… Когда ты в этой точке, то вроде и не можешь, а делаешь. Почему вот я, простой слесарь, вдруг начал строить стадион на своем заводе? В свободное от работы время? Взял собрал пацанов – и начал строить стадион. И мы его построили! Другое дело, что директор завода завалил стадион углем. Решил, что там ему удобней устроить угольный склад.
Я занимался спортом, играл в футбол. Завод киноаппаратуры, на котором я работал, маленький – там 4 тысячи человек всего. Но мы участвовали в соревнованиях наравне с физкультурниками крупнейших фабрик, шахт и строек страны! Легкая атлетика, плавание, волейбол и баскетбол – все, что хочешь, мы все умели в те годы. Этот коллектив физкультуры, который был на заводе, и подтолкнул меня к тому, что я заметил в себе данные лидера.
– Да нет, это от рождения.
– Думаешь, это генетически? Но еще и потому, что я рос на улице. Я дворовый пацан, без отца рос, у меня кликуха была Махно.
– Ты такой был бандит?
– Нет, смысл такой, что я был вожак. Сначала меня «Батя» звали, а потом оно переросло в «Махно». Я был Батя уже пацаном двенадцатилетним. А сегодня говорят, что махновщина – это было не так плохо, что в Махно что-то было хорошее.
Боря снова возвращается к странной, далекой от жизни теме:
– Человек все-таки рожден для созидания, так я думаю. Смысл в том, что нужно созидать в этой жизни. И каждый созидает по своим силам.
Я слушаю эти книжные слова без раздражения. Такое впечатление, что Боря их не вычитывал в книжках, а сам придумал. Боря продолжает:
– По силам и, видимо, по внутреннему желанию. Потому что, поверь мне, одних только сил мало. Сил у меня, может быть, было много на созидание, а настроения, желания что-то делать – не было бы… Значит, я рожден все-таки для этого, для созидания. Так я это себе представляю. А кто хочет лежать спокойно, ничего не делать – тому и не надо появляться на свет Божий. Это я четко знаю.
Видите, ему трудно понять других, слабых, непохожих на него. Он, кажется, думает, что таких и не бывает. Я возвращаю его к реальности от этого романтического, как бы даже юношеского, максимализма:
– Но таких же много, без инстинкта созидания! Ты говоришь – не надо таким и рождаться. А если они уже родились, что с ними делать – убивать, что ли?
– Не надо их убивать, они должны сами найти то самое дело в жизни, для которого рождены, – упрямо гнет он свое.
Что ж это такое? Особый род наивности? Он не понимает простых обычных людей, он во всех видит себе
