сочувствуют им, мечтают завершить то, что начали они. В вас я вижу самого себя десять лет назад. Искренне желаю вам подольше оставаться таким, каким вы есть сейчас. Если вы переживете эту войну, то увидите большие дела! А теперь — прощайте.
Поручик махнул Щеголеву рукой и, как-то сгорбившись, вышел из кофейни. Прапорщик молча смотрел ему вслед. Нет, нет! Он таким никогда не будет. Он не опустит рук!
Разговор с поручиком долго не выходил из головы Александра Щеголева. Прапорщик в раздумье бродил по городу. Вспомнилось «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Десятки лет прошли с тех пор, а многое ли изменилось в России? Сыны России разгромили Наполеона, прошли с победой всю Европу, а что толку?.. В чем же дело? Где причина умственного оцепенения, в котором находится отчизна? Декабристы усматривали всю беду в том, что огромнейшим государством правит один человек, что в России личность и дух человека подавляются. Вспомнились слышанные где-то слова: «В стране, где люди продаются и покупаются, как скот, не может быть свободы...»
Уже темнело, когда Щеголев с тяжелыми думами своими возвратился домой.
В столовой, кроме хозяев с детьми, были и старые знакомые — Деминитру и Скоробогатый. Подавленный вид прапорщика сразу бросился всем в глаза.
— Что это, батюшка, с тобой? — забеспокоилась Марья Антоновна. — Не захворал ли? Как ушел с утра...
Корнила Иванович, читавший газету, сдвинул на лоб очки и насторожился.
— Не неприятель ли приближается?
— Нет, неприятель пока не приближается, — улыбнулся Щеголев. — По крайней мере нам об этом ничего неизвестно. А вызывали меня в штаб, дали назначение — командовать батареей.
Больше всех обрадовался этому сообщению Ваня. Узнав, что батарея помещается на Военном молу, он от восторга захлопал в ладоши.
— Близко совсем! Я буду приходить к вам на батарею! Вы разрешите?
— Что ты, господь с тобой! — испугалась Марья Антоновна. — Чай, там из пушек палить будут.
— К сожалению, пока не будут, — горько усмехнулся Щеголев. — Там сейчас и пушек нет.
— Как нет? — огорчился Ваня. — Что же это за батарея такая?.. Куда же пушки делись?
Щеголев рассказал о том, в каком виде застал батарею.
— А про пушки так мне никто и не сказал ничего! — закончил он свой рассказ.
— Украли! — понимающе поджала губы Марья Антоновна. — Не иначе!
— Почему вы так думаете? — поразился прапорщик. — Кому они нужны, да и как увезти такую тяжесть незаметно для людей? Обязательно заметили бы!
— Как бы не так! У нас тут, батюшка, что угодно украсть могут, не то что твои пушки...
— Да-а, — тяжело вздохнул Корнила Иванович, — трудно в этой войне придется нашей матушке России, ох, как трудно... От Англии добра не жди!
— Да и Франция от нее не отстает, — вставил Скоробогатый.
— Вот и нужно всем вместе против супостата встать, — заметила хозяйка. — А иначе чем же это кончится?
— Если поражение, — предполагал Деминитру, — то первым делом отнимут у нас Кавказ и Крым... Во- вторых, Пруссия и Австрия отрежут у нас Польшу...
— И что ты говоришь такое, — возразила Марья Антоновна. — Да разве можно Россию до поражения допустить?
— На этот счет будьте спокойны, — сказал прапорщик. — Костьми ляжем, а до погибели наше отечество не допустим. При Наполеоне хуже было, а выстояли.
Кукушка в стенных часах начала куковать. Щеголев заторопился в штаб.
— Кто докладывает первым? — спросил Гангардт, открыв совещание. — Самый младший здесь, кажется, прапорщик Щеголев? Начинайте, господин прапорщик. Слушаем вас.
Щеголев встал и прерывающимся голосом начал:
— Вверенную мне батарею я обнаружил в таком состоянии...
— О состоянии не надо, — сморщившись, прервал его Гангардт. — Нас интересуют меры, с помощью которых вы думаете привести батарею в надлежащее состояние. Что она представляет собой теперь, мы знаем не хуже вас!
— Чтобы привести батарею в боевую готовность, полагаю необходимым: устроить земляные мерлоны для укрытия прислуги от огня неприятеля, изготовить под орудия деревянные платформы, расчистить и укрепить, если понадобится, своды погреба, а также соорудить ядрокалильную печь и снести пароходный сарай.
— Отлично! — сказал полковник. — Вот только чем вам сарай помешал? Огню батареи он ведь не препятствует?
— Опасно очень. Если загорится сарай, то пороховой погреб взорваться может, — слишком близко тот сарай расположен.
— Н-да... — задумчиво проговорил Рафтопуло. — Все это не так просто. Сарай принадлежит частной компании. Если снести его без разрешения компании, то после казна должна будет платить убытки.
— Как же так? — воскликнул Щеголев. — Но ведь этот сарай опасен для батареи! И в бою он легко может сгореть.
— Пускай себе горит от неприятеля, — засмеялся Рафтопуло. — Пусть тогда неприятель за него и платит. А если мы его снесем, то мы и в ответе будем.
— Хорошо! — хлопнул ладонью по столу полковник. — Этот вопрос решит генерал. С Шестой покончено. Поручик Волошинов!
Щеголев внимательно слушал. Все командиры говорили о том же: нужны насыпи, деревянные платформы под пушки, пороховые погреба...
Гангардт рассеянно одобрял, обещал обо всем доложить генералу.
После совещания Щеголев подошел к Гангардту:
— Извините, господин полковник. Ко мне обратился старый отставной артиллерист, просит зачислить его на время войны в батарейную прислугу.
— Зачем это вам нужно? — удивился полковник. — Ведь у вас будут люди, полагающиеся по штату!
— Так точно, прислуга у меня имеется — четыре человека! — Щеголев думал удивить этой цифрой полковника, но тот и бровью не повел.
— Когда батарея будет готова, вы получите пополнение.
— А кто же будет приводить батарею в порядок? Работы там очень много, четырем солдатам не справиться!
— С завтрашнего дня, — вмешался Рафтопуло, — по распоряжению властей будут выходить на работу по двести — двести пятьдесят арестантов. Вот и к вам их пришлют. Вы и заставляйте этих подлецов делать все, что вам надо.
— Но отставной солдат может быть очень полезным на батарее. Я очень прошу вас, господин полковник.
— Это сложный вопрос, — ответил за Гангардта Рафтопуло. — Куда нам вписать его на довольствие? Где взять форму? Кто будет платить ему жалованье? Очень сложно это. Вот если бы в бою убили кого- нибудь, тогда дело другое: можно было бы подать прошение на имя начальника гарнизона... А так — не знаю...
Полковники отошли.
По пути домой прапорщик все рассказал Волошинову, к которому после беседы в кофейне чувствовал особенное расположение.
— Теперь вы убедились, что я прав? — улыбнулся поручик. — Вы хотите, чтобы Рафтопуло зачислил живого солдата вместо подставного? Это для вас три рубля небольшие деньги, а он из таких рублей вон сколько набирает! Я же еще днем вам говорил... Бросьте думать об этом. А солдат этот пусть приходит, если
