вам так хочется. Никуда его не зачисляйте, а будете составлять список своих солдат, вот туда и впишите... Уверяю вас, что никто этого не заметит...
Утром следующего дня, когда Щеголев подходил к батарее, навстречу ему поднялся Ахлупин и встал во фронт, приветствуя командира батареи.
— Здравствуй, братец, здравствуй, — ответил прапорщик.
— Разрешите спросить, ваше благородие!.. Как мое дело-то?
— Видишь ли, братец, мест, говорят, нет. Да и с формой плохо. И на питание опять-таки зачислить некуда... Только ты не печалься, — поторопился добавить прапорщик, видя помрачневшее лицо солдата. — Пока я командир на батарее, приходи, когда захочешь. И жалованье сам тебе платить буду, и прокормим как-нибудь...
Ахлупин обиделся.
— Да неужто, ваше благородие, я о форме говорить буду али там о жалованье? Не надо мне... И ваших денег не возьму, ваше благородие. Не о выгоде я хлопочу. Хочу отечеству послужить, защищать родную землю хочу. А ихнего нам не требуется, ежели рубля и щей пустых миску старому солдату пожалели!..
Солдат на батарее еще не было. Ожидая их прихода, Щеголев отправился на стоявшую вблизи «Андию».
Командир парохода встретил гостя сердечно и тотчас разрешил прапорщику пользоваться судном, как только тот найдет нужным.
— Считайте «Андию» частью своей батареи! — сказал он.
На молу тем временем собралась батарейная прислуга. Тут же толпились какие-то люди в оборванной одежде, заросшие бородами. Возле них стояли два солдата с ружьями. Увидя Щеголева, спускавшегося по трапу, один из них подошел и отрапортовал:
— По приказу его высокоблагородия господина начальника городской каторжной тюрьмы для выполнения работ на батарее нумер шесть прислано двадцать арестантов.
Прапорщик подошел поближе. Арестанты при виде офицера стали в линию. Все они были страшно измождены.
«С такими людьми много не сделаешь, — подумал он. — Надо что-нибудь придумать».
— Вы знаете, зачем сюда прибыли? — обратился он к арестантам.
— Знаем, — ответило несколько голосов. — Батарею строить, чтоб неприятеля отразить.
— Так вот помните: от вас требуется хорошая работа. Батарею необходимо построить в кратчайший срок.
Вперед выдвинулся здоровенный детина, видно, вожак арестантов, заросший бородой чуть не до самых глаз.
— А ты лучше скажи прямо: будет нам облегченье, ежели мы хорошо на твоей батарее поработаем?
— Будет облегченье. Приложу к тому все усилия.
— Табачку бы, ваше благородие, — крикнул кто-то из арестантов. — Душу согреть...
— Будет и табак, — пообещал поручик. — Только хорошо поработайте. Прежде всего нужно расчистить пороховой погреб, посмотреть, какие там своды. Кирки, лопаты у вас есть?
Но инструментов ни у кого не было.
— В тюрьме не полагается! — строго заметил солдат.
— Чем же работать будем? — сокрушался прапорщик. — Неужто и сегодня день пропал?..
— А мы здесь достанем и кирки и лопаты, — отозвался Осип Ахлупин.
Щеголев повеселел.
— Расстарайся, голубчик, достань на сегодняшний день.
— Да это мы сию минуту. Эй, братцы! — крикнул он арестантам, направляясь к берегу. — Давай со мной человек восемь. — Вслед за ним бросилось несколько арестантов.
— Куда?! — всполошились конвойные солдаты. — Отлучаться с молу не дозволено!
— Не бойся, не убегут, — густым басом сказал арестант, которого прапорщик принял за вожака. — Не для того пришли, чтобы бегать!.. Сами понимаем.
Но конвойный побежал за уходящими.
— Пусть его бежит, кислая шерсть! — заметил арестант и обратился к прапорщику. — Ты, ваше благородие, не бойся — никто не сбежит, в ответе не будешь.
— Ты тут, я вижу, старший? — спросил Щеголев. — Как тебя звать-то?
— Какое у каторжника имя! Дали нумер и все. Так и зови — нумер тридцать семь!..
— Зачем же, по номеру я тебя звать не стану. Ты ведь живой человек, крещеный.
— Ну, ежели хочешь, так знай: звали меня когда-то Ивашкой.
— Вот и хорошо. Значит, Иван, все разговоры я буду вести только через тебя, табак ты тоже сам делить будешь. Только чтобы честно, своих же товарищей не обманывать!
— Что ты, барин!.. За это камень на шею да в воду — и то мало!
Вскоре возвратились арестанты, нагруженные лопатами, кирками и какими-то мешками. Подойдя, они свалили все в кучу, вытерли потные лбы.
Остальные разобрали инструменты и приступили к работе.
Щеголев вздохнул свободнее.
— Теперь, братцы, — обратился он к своим солдатам, — слушайте вы меня.
Прапорщик распределил между солдатами обязанности.
— А помощником моим будет фейерверкер Осип Ахлупин, — закончил Щеголев.
Позвали Ивашку, прапорщик сказал строго, показывая на Осипа:
— Гляди, Иван! Ты старшой над своей артелью, а над солдатами и всеми вами вот он! Когда меня нет, слушать его беспрекословно.
— Не сумлевайся, барин! Будет исполнено!
Возле сарая Щеголев заметил вдруг женщин. Сидя на камнях, они что-то шили.
— Что это они там делают?
— Рукавицы из мешков шьют, — объяснил Ахлупин. — Трудно ведь голыми руками камень брать да бревна таскать... Я из дому захватил мешочки.
Прапорщику понравился и хозяйственный тон старого солдата и его предусмотрительность.
— Слушай, Осип, надо бы и об обеде подумать.
И тут Щеголев изумился еще больше.
— А как же, ваше благородие, — сказал Осип. — В мешках все принесено. Соседи надавали, на три дня хватит. Часть дома оставили.
— Ну-ну, — улыбнулся прапорщик. — Хорошо. На «Андии» можно будет готовить. Табаку еще надо купить. Вот деньги. — И он протянул фейерверкеру рубль.
Работа постепенно подвигалась. Скоро из земли стали видны двери погреба, — старые, трухлявые, негодные даже на дрова. Соорудив носилки, арестанты относили ненужные камни и землю.
С батареи Щеголев ушел последним. Наскоро пообедав, он уселся за чертежи. По распоряжению Гангардта к вечеру надо было представить в штаб план батареи. Еще в Дворянском полку Александр Щеголев отличался уменьем хорошо чертить, и теперь ему не составляло труда вычертить маленькую четырехпушечную батарею.
Бойко водя пером, он изобразил мерлоны, расставил размеры, показал пушки, зарядные ящики, ядрокалильную печь.
Уже давно стемнело, когда прапорщик подошел к штабу.
— Кроме штабс-капитана, никого нет, — сообщил швейцар.
— Как нет? Мне полковник приказал чертежи обязательно сегодня ему принести.
— А вы прошли бы к штабс-капитану.
Наверху, в слабо освещенной комнате, в двух креслах развалился адъютант генерала. На столике стояла
