из отпуска, он вдруг обнаружил царящего за своим письменным столом Билла Стоуна. На вопрос: 'Что этот человек здесь делает?' Мосли ответил коротко: 'Теперь он всегда будет здесь сидеть'. Когда Коукер насмерть разбился в Сильверстоуне, он уже не имел отношения к March.
На большой презентации March в декабре 1971 года невысокий гоночный директор Алан Риз примостился, как незваный гость, на краешке стола. У него единственного не было именной таблички, он единственный не был представлен. Позже я болтал с ним о неких десяти искателях приключений, которые нашли несметные сокровища, но при дележе дрались до тех пор, пока не остался один… Риз вымученно улыбнулся: 'Я знаю эту сказку и знаю, что ты имеешь в виду'. Мосли и Херд предложили Ризу заняться клиентами-пилотами и младшими формулами, но Алан не хотел оставлять свою работу гоночного директора. Так ушел и он; остались Макс и Робин. Сегодня каждый из них владеет 40 процентами March, остальные 20 принадлежат банку Jonathan Guinness. То, что однажды один из них будет владеть 51 процентом, нельзя себе представить, поскольку они нуждаются друг в друге. Мосли - только бизнесмен, Херд - только конструктор. 'И у нас за три года не было ни одной ссоры, хотя наши характеры такие разные', - отметил Робин.
Мосли - сын бывшего английского рабочего фюрера сэра Освальда - уже в 24 года был адвокатом, 'что так быстро возможно в Англии', а затем - недолго гонщиком. Его самое яркое воспоминание - когда он опередил Грэма Хилла в моросящий дождь в той фатальной гонке в Хоккенхайме 1968 года, которая стоила жизни Джимми Кларку. У него светло-рыжие волосы, бледное, очень моложавое лицо, но холодные, как лед, глаза человека, вернувшегося с войны. Так что глаза его подходят для Ремарка, а карьера - для Роббинса
Его, March 701, построил Робин Херд. Херд еще ни разу не забывал что-либо на кульмане или в мастерской, но 'в миру' - запросто. Однажды он полетел на Нюрбургринг, одетый только в синий комбинезон, в белых теннисных туфлях. Единственным багажом был платок, в который он завернул бритвенные лезвия, зубную пасту, масло от солнца и паспорт. Паспорт был единственным предметом, за которым нужно было следить, и как раз его-то он и потерял. Кто-то отвез Робина до границы, сунул в руку пару банкнот и посоветовал: 'Иди медленно через контроль и в случае чего скажешь, что хочешь просто поменять деньги. На той стороне сядешь обратно'. Трюк удался, и в ближайшем английском консульстве Робин получил дубликат паспорта.
Петерсон знает аналогичную историю. 'Когда в Руане я почти выиграл гонку Формулы 2, мы решили сразу провести тесты в Ле-Кастелле. Робин полетел из Англии. Мы встретились в боксах, и он сказал: 'Проезжай каждый раз по пять кругов, потом останавливайся, чтобы можно было настраивать машину'. Когда я остановился вторично, Робина не было'. Он неожиданно уехал, чтобы не опоздать на самолет.
Мыслитель Херд тяжело засыпает. Он долго читает по ночам, оставляет зажженным свет, пока дремлет часа четыре, потом опять читает. Однажды он пришел в комнату Лауды, сказал: 'хелло, Ники', а увидев, что вместо Ники присутствует только его невеста Мариэлла, лежащая в постели, проговорил 'very nice' и снова вышел. Дома в Оксфорде у Херда трое замечательных мальчишек, 'сплошь маленькие Робины', как заметил Лауда. В команде March говорят по- английски, даже Ники и Макс. Но, каждый раз, когда Петерсон слышит, как Лауда с венскими друзьями говорит на своем диалекте, то замечает: 'Ну вот, опять этот проклятый язык фрицев'.
Оба партнера по команде хорошо понимают друг друга, даже если в ходе сезона Ники и проявил себя лучшим тестером. Ронни - не 'тип инженера', как Хилл или Донохью. Он начинает настраивать машину, а потом принимает ее такой, какая есть, и потом просто едет так быстро, как может - прирожденный талант гонщика. Впервые я встретил Ронни девять лет назад. Это было на 3-часовых гонках на картах в Мюнхене. Он победил, я стал несчастным десятым. Швед, у которого теперь десять комбинезонов, три из которых он постоянно берет на гонки, 'по одному на день, поскольку терпеть не могу, когда он пропотеет и воняет', тогда единственный носил настоящую гоночную одежду. В 1966 году его в борьбе за чемпионство победила дочь итальянского миллионера Сюзанна Раганелли. Об этом эпизоде вспоминал Уолтер Хайес: 'Тогда мы боялись: если он не может победить ее, то тогда женится на ней и запретит гоняться. Тем самым он навсегда пропал бы для Ford в пользу Италии и Ferrari. Но, к счастью, невеста Ронни - шведка Барбро'.
'Ники Лауду', - говорил Ронни, - 'было еще сложно оценить как гонщика'. Когда Ники первый раз сел в Формулу 2 в Тракстоне, то показал 1:14,0, всего на 0,4 секунды хуже рекорда, а потом пошел на трассу понаблюдать за Ронни. Возбужденный, Ники прибежал обратно: 'Невероятно, как Ронни проходит сложные повороты. Я так не могу, я сдаюсь'. Когда же Лауда посмотрел на секундомер, показывавший время Петерсона, то был удивлен: 1:14,0. Тот же Лауда, который летом в Хоккенхайме сам протестовал против своего поула ('никогда и не показывал такое время'), несколькими месяцами спустя был достаточно умен, чтобы так же, как и многие другие, пропустить поворот Sachs и отсчитывать секунды до хронометража, 'чтобы не быть слишком быстрым - это бросится в глаза'. Над Петерсоном и Лаудой в 1972 году надзирал тучный, очень богатый американец итальянского происхождения Энди Гранателли, босс фирмы STP. В 1970 году благодаря Эймону и Андретти он начал дела с March. В 1971 году он несколько прикрутил денежный кран. Поскольку внезапно был расторгнут и контракт с шинной фирмой, обещавший 70 000 фунтов, March оказались одной ногой банкротами. В нужде у Макса родилась идея, предложить гонщикам - Галли и Солер-Руа - выкупить часть капитала команды. В 1972 году Гранателли вновь стал платить March больше. Херд предполагает - около 45 000 фунтов, но недооценивает ее, поскольку почти столько же платил и Ники Лауда. А он не был в March на положении бога, как Гранателли.
Злые языки выражали сомнение в том, жив ли еще Гранателли. На официальном представлении сезона Мосли оправдал его отсутствие тем, что 'ему надо было отвезти больную жену в госпиталь'. На групповом рекламном фото March было оставлено место, в которое позднее подрисовали характерную голову Гранателли. По американскому ТВ я часто видел 'Мистера 500', как его с ликованием называли после победы Андретти на Инди. Он сидел в открытом спортивном автомобиле, хвалил свою присадку к топливу, произносил на манер стартовой команды Инди: 'Джентльмены, очистите ваши моторы', поворачивал ключ зажигания и с шумом уезжал.
Однако самую изысканную историю про Гранателли рассказал мне Уолтер Хайес. Это история о том, как он попал в гонки Гран-при. В 1967 г. в Нюрбургринге Гранателли, привыкшего к беспрестанному шуму 'горшков для пилотов-сорвиголов' совершенно поразило то, что пелетон проходил только через каждые восемь минут, и потом снова наступала тишина.
Вдруг - возбуждение в публике, хотя ни один гоночный автомобиль не проезжал.
'Что случилось?', - спросил сбитый с толку Гранателли.
'Хилл обогнал Эймона', - спокойно ответил Хайес.
'Черт побери, откуда ты можешь это знать?'
'Потому что я прочитал это на сигнальной доске', - объяснил Хайес. 'Номера обоих поменяли местами'.
Гранателли выглядел полностью растерянным. 'Что за странный способ смотреть гонки?' - сказал он и пошел домой.
Surtees
С человеческой точки зрения пилотам March ближе всего были гонщики Surtees. Петерсон был дружен со своим партнером в Ferrari Тимом Шенкеном, Лауда - с Майком Хэйлвудом.
Отец Тимоти Теодора Шенкена был поляком, родившимся в России и позднее эмигрировавшим в Австралию. Тим, неуклюжий типаж, похожий на Энтони Перкинса
Хэйлвуд профессионал в меньший степени. Он дольше остается на вечеринках и охотнее стучит на ударных или клавишных, чем дискутирует о передаточных числах коробки передач. В пороховом дыму сражений Гран-при происходит многое, что снаружи остается незамеченным. Например, так как Питер Гетин, который часто простужается, должен все время стараться, чтобы 'чихнуть не в повороте, а только после него'. Или язык знаков между Хэйлвудом и Лаудой. Когда один из двух видит, как другой вылетает или вообще идет пешком, со шлемом в руке, то показывает ему два растопыренных, двигающихся вверх пальца
Сертиз сказал мне как-то, что поздно вернувшийся в Формулу 1 Хэйлвуд был 'слишком долго вместе с неправильными людьми, но такое случается легко'. Разница между сгорбленным, аскетичным Джоном и радующимся жизни Майком огромна, поскольку Сертиз имеет строгие принципы. Например: итальянская фабрика керамических изделий 'Pagnossin' купила контракт для де Адамича в команде Surtees и заботилась о приятной атмосфере. Известны дружественные, бесхитростные ободрения типа: 'Если вам будет нужен кофе или что-то подобное…' Но Сертиз запретил механикам заказывать что-либо, предварительно не заплатив. И при случае он страшно кричит на блондинку Донателлу де Адамич, если она неверно засекает время или перепутает двух гонщиков.
В Хараме Сертиз отсутствовал, поскольку участвовал в гонке Формулы 2 в Японии. Командой руководил компаньон Джона - Роб Уокер. Потомок изготовителей виски по внешнему виду, одежде и манерам - совершенный английский джентльмен. Рядом с ним незаметно всегда находится дворецкий, но ни в коем случае не Линдсей
Крис Эймон прибыл в Испанию с опозданием, бледный и уставший. Его задержала в Лондоне операция на почках. И Север объявился с перевязанной правой рукой. Его объяснение - 'дома в Париже я прикоснулся к горячей плите' тотчас же было опровергнуто Стюартом. 'Должно быть, ты схватился за какие- то Hotpants
Механики BRM неожиданно прибыли на пароходе. Из Саутгемптона до Бильбао им потребовалось 36 часов. Еще более удивительно было то, что BRM отказались от услуг Марко и послала его на гонку Интерсерии в Имолу. Армада состояла из пяти пилотов, шести машин, одиннадцати моторов, тринадцати механиков и очень большого хаоса. Гетин отказывался садиться в 'Р180', но ему пришлось. Солер-Руа требовал в случае, если он не получит машину Гетина,
