Ноябрьский ветер здесь и там,Трубач, насильник и бродяга.От стужи зол и пьян отвагой?Видали ль вы, как нынче в ночьОн с неба месяц бросил прочь,Когда все скудное селоОт ужаса изнемоглоИ выло, как зверей ватага?Слыхали ль вы, как, дик и строг,По верескам и вдоль дорогНоябрьский ветер трубит в рог?
Перевод В. Брюсова
Кузнец
Где выезд в поле, где конецЖилых домов, седой кузнец,Старик угрюмый и громадный,С тех пор, как, ярость затая,Легла руда под молот жадный,С тех пор, как дым взошел над горном,Кует и правит лезвияТерпенья над огнем упорным.И знают жители селенья,Те, что поблизости живутИ в сжатых кулаках таят ожесточенье,Зачем он принял этот трудИ что дает ему терпеньеСдавить свой гневный крик в зубах!А те, живущие в равнинах, на полях,Чьи тщетные слова — лай пред кустом без зверя,То увлекаясь, то не веря,Скрывают страхИ с недоверчивым вниманьемГлядят в глаза, манящие молчаньем.Кузнец стучит, старик куетЗа днями день, за годом год.В свой горн он бросил крик проклятийИ гнев глухой и вековой;Холодный вождь безвестных ратей,В свой горн горящий, золотойОн бросил ярость, горесть — злобыИ мятежа гудящий рев,Чтоб дать им яркость молний, чтобыИм дать закал стальных клинков.Вот он,Сомненья чужд и чуждый страха,Склоненный над огнем, внезапно озарен,И пламя перед ним, как ряд живых корон;Вот, молот бросивши с размаха,Его вздымает он, упрям и напряжен,Свой молот, вольный и блестящий,Свой молот, из руды творящийОружие побед,Тех, что провидит он за далью лет!Пред ним все виды зол — бессчетных, всевозможных:Голодным беднякам — подарки слов пустых;Слепцы, ведущие уверенно других;Желчь отвердевшая — в речах пророков ложных;Над каждой мыслью — робости рога;Пред справедливостью — из текстов баррикады;Мощь рабских рук, не знающих наградыНи в шуме городском, ни там, где спят луга;Деревни, скошенные тенью,Что падает серпом от сумрачных церквей;И весь народ, привыкший к униженью,Упавший ниц пред нищетой своей,Не мучимый раскаяньем напрасным,Сжимающий клинок, что все же станет красным;И право жить и право быть собой —В тюрьме законности, толкуемой неверно;И пламя радости и нежности мужской,Погасшее в руках морали лицемерной;И отравляемый божественный родник,В котором жадно пьет сознанье человека;И после всяких клятв и после всех уликВсе то же вновь и вновь, доныне и от века!Кузнец, в спокойствии немом,Не верит хартиям, в которых