раскрыв свои темно-вишневые глаза:
- В прошлом году он принес мне куклу, а Грише и Лене - стадо маленьких овечек...
- Да, стадо, - двумя одинаковыми голосами откликаются белокурые мальчики-близнецы; их темперамент не столь горяч, но в обычно спокойных голубых глазах светится оживление.
- Ангел приносит подарки только хорошим, послушным детям, - увлекается Таня до звучащего в голосе неистовства. - А я?.. - вдруг испуганно обрывает она себя. - Я была хорошей девочкой?
Наташа не прочь обсудить этот вопрос, но дверь уже открывается и в столовую вновь заглядывает Надежда Ивановна:
- Можете выйти, но в залу не заходить. Учите уроки, читайте книжки. В девять часов Таня и мальчики - спать, Андрей и Наталья пойдут со мной в церковь, - И прежде чем закрыть дверь, добавляет с обрадовавшей детей улыбкой: - И не забудьте поставить к печке башмаки!
В постелях только и разговору, что об Ангеле. Но перед сном еще нужно сыграть в свою обычную игру, иначе куда деваться зайчикам, белочкам и пеночкам? И вот Гриша, откинув одеяло, важным голосом говорит:
- Пароход готов.
И сейчас же Леня начинает испуганно звать:
- Зайчики, зайчики! Все ко мне - сейчас отплываем!
- Белочки, сюда! - вторит ему Гриша.
- Пеночки, летите ко мне! - надрывается Таня, больше всех вкладывающая душу в эту игру. Кроме того, что ей было бы щемяще-жалко отставшую пеночку, Таня знает, что старается еще и ради папы: ведь это он прозвал дочку, которая любит петь, певчей птичкой - пеночкой. Папу своего Таня любит больше всех на свете, потому это слово ей особенно дорого.
Наконец пеночки слетаются, зайчики и белочки собираются на кроватях. И пароход отплывает - в завтрашний день.
В это время на кухне Устя ведет разговор с Филиппом, который зашел погреться перед тем, как пойдет в церковь.
- Прислуживать будешь на заутрене?
- Наше дело вертеп поставить, - отвечает Филипп, - Паникадила зажечь; а прислуживать пущай Андрюша.
- Известно, попович, - соглашается Устя. - А учиться, говорит, на доктора буду... Мне вот барыня нынче ходить не велела, - вздыхает она. - После отпустит, а покуда не одних же детей в дому оставлять.
-Ну и не ходи. - Филипп усмехается в усы, - Оставайся - может. Ангела увидишь, как он обновы те носит!
- Да я энтого ангела кажный день вижу! - всплескивает руками Устя. - Барыня наша хошь порой горяча, а все одно ангел. Ни единого праздника не пропустит, не подарив! - Расчувствовавшаяся Устя смахнула слезу кухонным полотенцем. - А уж его преподобие, так тот вовсе ангел во плоти...
- Ну, его преподобие... Я как попал сюда в денщики - месяц солдаты завидовали. Ты теперь, говорят, у Христа за пазухой... - и Филипп зашуршал мешком, вынимая из него старые поношенные сапоги»
- Принес? - лукаво спросила Устя.
- Велено! В новых-то я в церкву пойду, а энти для ангела.
- Ну, пойдем к печке, - говорит Устя, - и я свои поставлю, мне тоже велено.
Вскоре в доме воцаряется тишина. Наступает Святая ночь. Она окутывает поскрипывающий деревянный дом, в котором предстоит вырасти и состариться детям - всем, кроме Лени, убитого в сорок втором году под Можайском. Здесь они переживут тревоги и беды, испытают горькую нужду, отрадуют свою радость. Через много лет у еще не родившейся девочки Нади будет храниться щепочка, взятая при сломе этого дома на память... А пока на него спускается темнота, и в открытую вьюшку печи слетает Ангел; неслышно обходит комнаты, благословляет спящих детей, кладет в башмаки книги, игрушки, сласти; кусок ситца в козловые полусапожки, три рубля в солдатские
