подымать, а землю пермскую стеречь и своей службой показать вам нашу казацкую правду... Так ли, товариство?
– Так, так!
Старший Строганов, Семен Аникиевич, кланяясь, пошел вокруг стола со всеми чокаться.
– Слово твое, Ярмак Тимофеевич, мне приятно. Один у нас бог, один и царь. Велеумный царь, с Волги татарву пугнул, полячишек за Смоленском гоняет, Литву поганую душит. Что ему своевольщики новугородские? Затычки оконные! Бьет он их, кладет, кровью умывает. Что ему думные бояре и зазнайки князья? Пыль толоконная! Кнутом он с них шкуры спускает, а которым и головы тяпает... Первые подручники государю мы – купцы, да вы – удалые казаки. Преславный царь, грозные очи...
Мамыка заржал, заметалось пламя свечей.
– Чего ты нам его нахваливаешь, как цыган лошадь? Мы его и сами не хаем и видом его не видали, а вот псари у него ой люты!.. Так ли, товариство?
– Так, так!
– Верно!
– Не перетакивать стать.
Захмелевший Матвей Мещеряк поднялся, расплеснул из полна кубка вино и сказал:
– Мы на Русь лиха не мыслим. Царствуй царь в кременной Москве, а мы казаки – на Дону и Волге.
Есаулы закричали:
– Правда твоя, Мещеряк, правда!
Купец засмеялся через силу:
– Э-э, кто богу не грешен, царю не виноват? О
