1 Делез Ж. Логика смысла. С. 53.
2 Там же.
Отсюда следует важное 'онтологическое' заключение: есть бытие реального (материал денотаций), бытие возможного (форма значений) и 'сверх-бытие' то, что оказывается общим в реальном, возможном и невозможном. Признак этого последнего - на него не распространяется 'юрисдикция' логического закона противоречия.
Так множества предложений группируются в разнородные 'серии': серию событий и серию вещей, где эти события либо осуществляются, либо нет; серию обозначающих предложений и обозначаемых вещей; серию глаголов и серию существительных с прилагательными; серию выражений со смыслами и серию денотаций с денотатами. Из двух одновременных серий одна относится к означающему, другая - к означаемому. И между ними существует 'зазор': означающая серия всегда богаче означаемой. Несоответствие между ними источник 'беспокойства', а субъект этого беспокойства - человек, поскольку он обладает языком как средством обозначения.
И тогда получается вот что: человек, так сказать, обречен на то, чтобы быть 'революционером': к этому принуждает его 'устройство' языка, его природная незавершенность. Поэтому безнадежно дело 'тоталитаризма', который стремится к тому, чтобы любая ситуация была полностью 'означена' как данность, представлена как идеал и потому законсервирована 'раз и навсегда': такая надежда и эти стремления противоречат природе языка. Столь же безнадежно и дело реформизма, который надеется жить в ситуации перманентных мелких усовершенствований. Вполне логично, что Делез сближает (фактически отождествляет) ситуации в сфере экономики и политики с ситуациями в сфере науки: ученый-естествоиспытатель, коль скоро он пользуется языком, тоже создает 'означающие серии' научных понятий и законов, которые всегда более богатых, чем означаемое, с которым он имеет дело в опыте.
Отсюда две равно ошибочных стратегии: 'тоталитаристское' стремление подогнать эмпирические факты по мерке научных законов (некая аналогия прокрустовой операции 'вытягивания' путников по мерке его ложа) или 'реформистское' стремление постоянно изменять научную модель, сделав из нее что-то вроде безразмерных колготок.
722
Более адекватна позиция 'революционера', который выступает как враг всякого существующего порядка: его мечта о 'перманентной революции' есть само революционное действие, 'сама реальность'. Но, повторяю, корень, исток, база этой реальности, как считает Делез, - в языке, 'революционер' (как в сфере политики, так и в сфере науки) в себе самом несет всепожирающий огонь неудовлетворенности любым 'порядком', любым наличным состоянием; при этом силу ему дает уверенность, что его мечта осуществима наяву.
Таков, по Делезу, и источник любого искусства, поэзии, мифологии и пр. [1], а также любых операций символизации, которая включает в себя такие 'странные' слова-термины, как 'это' (или как нуль в математике).
Отношение между такими взаимосвязанными разнородными 'сериями' предстает как основание образования структуры: для того чтобы образовалась структура, необходимо отношение означающего к означаемому. В составе означающего должно быть в наличии некоторое множество обозначающих терминов, которым соответствует некоторое множество терминов в означаемой серии. Каждый термин одной серии задается отношением к соответствующему термину в другой серии. Конфигурация терминов и образует структуру, но только потому, что отношениям между терминами в связанных сериях соответствуют особые события, 'сингулярности'. Структура как таковая, 'в чистом виде' - не что иное, как 'свод идеальных событий'; структура в ее 'наличном виде', в ее 'например' - это хотя бы специфические звуковые характеристики данного языка.
Связывает же серии между собой, заставляя их постоянно меняться, 'парадоксальный элемент', 'различитель', который принадлежит сразу им обоим. Но в одной он выступает как неистощимый 'избыток', а в другой - как неистребимый 'недостаток' (вроде кочующего 'пассажира без места' в одной 'серии' и аналогичного 'места без пассажира' в другой). Этот парадоксальный элемент - сразу и эзотерическое слово, и эзотерический объект, благодаря которому осуществляется нескончаемый процесс 'наделения смыслом как означающей, так и означаемой серий' [2].
1 Так, кстати, Делез интерпретирует и концепцию 'структурной антропологии' К. Леви-Строса.
2 Делез Ж. Логика смысла. С. 72.
Что же такое 'идеальное событие', совокупность которых (и отношений между которыми) лежит в основании структуры? Вот ответ Де-леза: 'Это сингулярность, или, скорее, совокупность сингулярностей, сингулярных точек, характеризующих математическую кривую,
723
физическое положение вещей, психологическую или нравственную личность. Это - поворотные пункты и точки сгибов; узкие места, углы, преддверия и центры; точки плавления, конденсации и кипения; точки слез и смеха, болезни и здоровья, надежды и уныния, точки чувствительности' [1].
Короче, можно сказать, что это - характерные моменты в развитии любого объекта, когда он способен измениться, причем так, чтобы это изменение не было простым продолжением его прежнего состояния. Поэтому есть тонкость, касающаяся способа его бытия и отличающая его от любого 'положения вещей' и никоим образом не сводимая к различию между 'вещами' или 'положениями вещей': '...такие сингулярности не следует смешивать ни с личностью того, кто выражает себя в дискурсе, ни с индивидуальностью положения вещей, обозначаемого предложением, ни с обобщенностью или универсальностью понятия, означаемого фигурой или кривой. Сингулярность пребывает в ином измерении, а не в измерении обозначения, манифестации или сигнификации. Она существенным образом доиндивидуальна, нелична, аконцептуальна. Она совершенно безразлична к индивидуальному и коллективному, личному и безличному, частному и общему и к их противоположностям. Сингулярность нейтральна. С другой стороны, она не 'нечто обыкновенное': сингулярная точка противоположна обыкновенному' [2].
В точке сингулярности существующее 'положение вещей' может преобразоваться в совершенно иное (например, вода может стать паром или наоборот; человек разрыдаться или успокоиться); его можно характеризовать как критическое состояние, или состояние неустойчивого равновесия. После того как эта точка пройдена, образуется то или иное 'нормальное' состояние. Событие только потому событие, что с него начинается нечто новое. В идеальном ('чистом') событии как бы свернуты разные варианты. Его форма в языке - инфинитив. Поэтому 'модус события - проблематическое' [3]. Проблемная ситуация, по Делезу, вовсе не субъективное состояние неуверенности, возникающее как следствие недостатка информации; она совершенно объективный вид бытия, бытие 'сингулярной точки', характеризующееся объективными же условиями.
1 Делез Ж. Логика смысла. С. 73.
2 Там же.
3 Там же. С. 75.
Коль скоро речь идет о человеческих проблемах (других, разумеется, не бывает - превращение воды в пар не является для воды проблемой [4]), то в человеческом мире проблема - это 'место вопроса'. Воп
724
рос придает проблеме тот или иной смысл (даже в том случае, если вопрос остается без ответа, а проблема - без решения). В самой общей форме вопрос должен быть задан с использованием 'пустого слова' (например, 'что это такое?'); он остается вопросом как таковым', поскольку в нем не содержится и не может содержаться, пусть неявно, тот или иной определенный ответ. Тогда вопрос предстает как 'парадоксальный элемент', обладающий 'минимумом бытия'.
4 Соответственно точка кипения или конденсации для самой воды - не события.
Человек, способный вопрошать, тем самым стоит 'у истоков бытия': он, и только он, способен разыграть ту или иную 'партию' бытия! Но условием реализации любой из таких 'партий' является объективная возможность всякой 'игры'. Это 'чистая возможность'. Ее тоже можно определить как игру - но без правил, без цели, без выигрыша или проигрыша; здесь нет никакого распределения шансов, никаких различий между ходами, что можно было бы выразить в понятиях 'удачного' или 'неудачного' хода. Эта 'вырожденная' игра целиком развертывается в пространстве 'чистых сингулярностей', и поэтому место 'смысла' здесь занимает 'нонсенс', бессмыслица. Например, 'пустое слово', парадоксальный элемент, с равным успехом может быть и 'словом', и 'вещью', и даже вообще быть лишенным денотата [1].
1 Как в парадоксах теории множеств.
Но коль скоро предметный мир человека связан с вопрошанием, обращенным к бытию, то язык, как писал Хайдеггер, есть 'дом бытия', а тайны этого 'дома' весьма существенны для онтологии. Поэтому если парадоксы органично свойственны языку, то нельзя отмахиваться от них ссылками на то, что расселовского брадобрея в реальном мире не существует. Невозможное, которое существует только в пространстве языка (об этом свидетельствуют парадоксы) и на которое не распространяется логический закон противоречия (расселовский брадобрей, как и движущаяся точка, сразу и существуют, и не существуют 'в одно и то же время и в одном и том же отношении'), может оказаться более фундаментальным, нежели действительное и возможное в пространстве предметного мира, если предметы этого мира возникают в результате сигнификации. Парадокс находится у истоков этого возникновения: ведь здесь рождается имя, которому не предшествует бытие именуемого как реального или хотя бы возможного. Уже после вступает в действие 'здравый смысл', который стабилизирует изначальный поток, проводя отождествление нетождественного; в результате образуется и 'вещь' как 'то же самое', и самотождественное Я.
'Общезначимый смысл отождествляет и опознает так же, как здравый смысл предвидит. В субъективном отношении общезначимый
725
смысл связывает собой различные способности души и дифференцированные органы тела в совокупное единство, способное сказать 'Я'. Одно и то же Я воспринимает, воображает, вспоминает, знает и так далее. Одно и то же Я дышит, спит, гуляет и ест... Язык невозможен без этого субъекта, который выражает и манифестирует себя в нем, проговаривает то, что делает. С объективной точки зрения, общезначимый смысл связывает данное разнообразие и соотносит его с единством конкретной формы объекта или с индивидуализированной формой мира. Я вижу, обоняю, пробую на вкус или касаюсь одного и того же объекта; я воспринимаю, воображаю и вспоминаю тот же самый объект... Я дышу, гуляю, просыпаюсь и засыпаю в одном и том же мире, так же, как я двигаюсь от одного объекта к другому по законам детерминированной системы' [1].
Но в этой сфере смысл 'уже дарован' вещам мира языком. Для того чтобы добраться до истока, приходится разрушить и мир устойчивых, самотождественных предметов, и здравый смысл. Это можно назвать сумасшествием; но тогда следовало бы добавить, что сумасшествию генетически предшествовало становление 'ума', его образование, его формирование. 'На границе предложений и вещей', в той области, где обитает парадокс, ум и безумие встречаются друг с другом. Пытливый ум ребенка и шизофренический бред трудно различимы.
Делез считает, вопреки чуть ли не господствующей сейчас тенденции, что есть разница между изысками современных поэтов и художников (а также 'детскими считалками'), с одной стороны, и шизофреническим бредом - с другой, что сходство между ними 'внешнее' и 'грубое'. Но вместе с тем картина 'нарастающей творческой дезорганизации' в современной культуре, которую он рисует в 'Тринадцатой серии' своей книги, заставляет думать, что оно не так
