Народ зашумел: — Босые! — И снова: — Меньшиковы! — Меньшиковы! — Меньшиковы! Всё начальство, Вся знать При шпорах: Шесть колец, Семь колец, Восемь колец. Только! И сызнова Долгий шорох: — Босые, Босые… — Босой-отец! Женка Седых: — А где же Гришка? — Ей враз Похохатывали: — Ишь ты, что ж! Гришке, брат, Гробовая, брат, крышка! Гришка, брат, будет, Коли подождешь… — Таратайка. Иноходь. Хаджибергенев! — Аман-ба! В дороге — Четыре дня. — Пайпаки Шлепают о колени. Плывут в глазах Два жирных огня. Пока бунт — Не улажено много дел: Слушал Робкое жен Дыханье, В темной, круглой Юрте сидел, С пальцев слизывал Жир бараний. — Аман-ба! Повесят? Закон суров! — Он не слышал в степях Об этом приказе… — Деров! — Где Деров? — Деров, Деров! — И вот он встал Хозяином казни. И вот он встал, Хищный, рябой, На хрупком песке, На рябой монете, Вынесенный Криворукой судьбой, Мелкотравчатый плут И главарь столетья, Ростовщик, Собиратель бессчетных душ, Вынянченный На подстилках собачьих. В пиджаке, Горбоносый, губернский муж, Волочащий Тяжелые крылья удачи. На медлительных лапках Могучая тля, Всем обиженным — волк, Всем нищим — братец, Он знал — По нему Не будут стрелять, И стоял, Шевеля брелками, Не пятясь. Он оглядывал свой, Взятый в откуп, Век, Чуть улыбчиво И немного сурово — Это сборище Потных тел, и телег, И очей… — Арсений Иваныч, готово! — И машина пошла… Саблями звеня, Караул напустил Конского пляса В быстрых выплесках Сабельного огня, Кровяных Натеках лампасов. И станица рванулась — Эй, эй! — вперед, Тишины набирая, Шалея, — Устюжаниных
