В облака… Жить кому? Умирать кому? Мир уходил, Осев на корму, В темень и солнце От казака. — Дайте уступ! — Казаки! Сестрица! (Кого Отыскать глазами, Кого?) Поп, Сжав в пятерне Золотую птицу, Медвежьей тенью Пошел на него. И, вдруг ослабев, Плечами плача, Гришка (Под барабанный стук) Губами доверчивыми, По-телячьи, Медленно потянулся К кресту. — Осподи! Ма-а-а-мынька! — Шатнулся сбор. Крылышки подломив, Анастасия Пала, Будто по темю топор, Люто забилась, Заголосила: — Ой, не надо братца! Гришенька! Ми-и-лай! (Но ее подхватили.) Сердце мое!.. — (Всё дальше и дальше Относило Плач ее И хохот ее.) И она уже не видела, Как Деров Платком махнул палачей артели, И в тишине Пыхтящей, Без слов, Гришке на шею Петлю надели. И она уже не слышала: Закричал. (Мо-ол-чи!) И народ повалил На ямину густо, Сапоги мелькнули, И хрящи Сразу лопнули С легким Хрустом. А на сеновале Уродец короткорукий За девкой ходил — Кобель за сукой: — Я тебе, говорит, Ленты куплю, Я тебе, говорит, Серьги куплю. Я тебя, говорит, Люблю, Меня, говорит, Не повесят, Не бойся: У мово отца — Станица за поясом. Мне пора жениться — Двадцатый год… А девка посмеивается И поет: «Заседлал Степан конягу, Попросил огня, Цигарку закуривал, Глядел на меня: — Говорила давеча, Что любишь меня?.. — Ты седлай, Степан, конягу, На тебе огня, Цигарку закуривай, Не пытай меня. — Говорила давеча, А прошло два дня. — Я тебя тогда любила, А теперь прощай, — Положила тебе в сумку Махорку и чай.
