Любой ценой

такой вариант мне в голову не приходил, — её голос дрогнул, а действующая рука сжала левую ладонь Хэмиша, в то время как она резко сморгнула. — Какой… какой у тебя срок?

— Только несколько недель, — спокойно произнесла Хонор. — И я реципиент пролонга третьего поколения, так что беременность продлится почти одиннадцать месяцев. Точнее продлилась бы, если бы у меня была возможность выносить ребенка обычным образом.

— О, Боже. — Эмили выдернула руку у Хэмиша и потянулась к Хонор. — О, нет. — она помотала головой, глаза застлали слёзы. — Хонор, если с тобой что-нибудь случится сейчас!..

— Хотелось бы мне сказать, что ничего случится не может, — нежно сказала Хонор, взяв руку Эмили и прижав её к щеке. Неразбериха эмоций первоначальной реакции Эмили слилась в одну, преобладающую. Озабоченность. Не озабоченность последствиями беременности для неё, или даже для всех них троих, но озабоченность безопасностью Хонор, усиленную и подкреплённую фактом её беременности.

— Хотелось бы мне сказать, что ничего случится не может, — повторила Хонор, — но не могу, поскольку это не так. Множество людей еще пострадают или погибнут, прежде чем война завершиться, Эмили. И множество детей будут рождены людьми из-за страха того, что может случится с ними самими или их любимыми. И всё это накладывается на нашу с Хэмишем озабоченность тем, как ты воспримешь это.

Последняя фраза прозвучала вопросом и Эмили мотнула головой.

— Я не знаю как я это восприняла, — сказала она с искренностью отдавшейся в Хонор почти физической болью. — Хотелось бы мне сказать, что всё что я испытываю — это радость за тебя и за Хэмиша. Но я всего лишь человек, — её нижняя губа слегка вздрогнула. — Знание, что ты можешь дать Хэмишу интимную близость, на которую я не способна, само по себе временами причиняет достаточно боли, Хонор. Я не виню за это тебя; я не виню за это Хэмиша. Я даже больше не виню так уж сильно за это Бога. Но это причиняет мне боль и я бы солгала, сказав тебе, что это не так.

По щеке Хонор скатилась слеза, когда она ощутила решимость Эмили быть абсолютно откровенной, не только перед ней или Хэмишем, но перед самой собой. Возможно, быть впервые абсолютно откровенной перед самой собой.

— Вот смотрю я на тебя, Хонор, — сказала она; её зелёные глаза поблёскивали, — и вспоминаю. Вспоминаю, каково это было иметь пару здоровых ног. Стоять самостоятельно. Двигаться. Ощущать что-то — хоть что-нибудь — ниже уровня плеч. Самостоятельно дышать.

Эмили перевела взгляд вдаль и сделала глубокий, судорожный вдох.

— Хэмиш рассказывал тебе когда-нибудь, насколько серьёзны были мои травмы, Хонор? — спросила она.

— Мы говорили об этом… немного, — ответила Хонор со странным спокойствием, платя откровенностью за откровенность, и потянулась вытереть большим пальцем слезу со щеки Эмили. — Не в подробностях.

— В катастрофе мне раздробило не только позвоночник, — продолжила Эмили, по-прежнему глядя мимо Хонор. — Врачи исправили что смогли, но большую часть травм исцелить не представлялось возможным. Да и смысла в этом не было, поскольку я не чувствую ничего ниже уровня плеч, кроме правой руки — вообще ничего, Хонор — вот уже шестьдесят стандартных лет. Ничего.

Она вновь взглянула на Хонор.

— Я не могу жить без этого кресла. Даже дышать самостоятельно не могу. И вот ты. Такая здоровая. И такая красивая, хотя сомневаюсь, что ты сама это осознаёшь. Всё, чем я была, ты есть. О, Боже, Хонор, временами меня это так возмущает. И это так больно.

Эмили на мгновение остановилась, моргнула и улыбнулась дрожащими губами.

— Но ты — не я. Ты совершенно другая. На самом деле восхитительно другая. Когда я впервые поняла — когда вы впервые мне сказали — что вы с Хэмишем чувствуете в отношении друг друга, мне было трудно. Я понимала — как минимум умом — что в этом нет вашей вины и видела, как ужасно вы мучаете себя, чтобы только не причинить боли мне. Из-за этого и из-за политических последствий, если бы мир поверил кампании Оппозиции, я приняла решение — решение разума — принять то, что невозможно изменить и постараться свести последствия к минимуму.

Только позже, когда я как следует узнала тебя, я поняла душой, что ты на самом деле стала частью Хэмиша, а значит и частью меня. Но это всё равно не делает тебя мною. И боль, которую я все ещё временами чувствую, когда вижу тебя возле Хэмиша, хотя там должна была бы стоять я, или представляю тебя в его постели, где следовало бы лежать мне, совершенно не важна по сравнению с тем, кто ты есть и что значишь для Хэмиша… и для меня.

А теперь это. — она покачала головой. — Сейчас, хотели того или нет, вы сделали ещё один шаг. Сделали ещё кое-что, что я должна была бы сделать сама. Ребёнка, Хонор, — она снова моргнула. — У тебя будет ребёнок, ребёнок Хэмиша. И это больно, ужасно больно… и так замечательно.

В Эмили струилось свечение радости, подобное солнечному свету, пробивающемуся в просветы между грозовыми облаками. Это не было счастьем — пока не было. Для счастья было слишком много боли и остатков возмущения, беспричинного и иррационального. Но радость была, и Хонор чувствовала, что эта радость может стать счастьем.

— Мы с Хэмишем обсуждали это, — сказала Хонор твёрдо встретив её взгляд. — Мы оба хотим ребенка. Но более того мы хотим избежать причинять тебе боль или расстройство. Среди тех благотворительных учреждений, за которыми с Грейсона за меня осуществляет попечение Уиллард, есть как минимум три детских дома и два филиала агентств по усыновлению. Один на Грейсоне и один здесь, в Звёздном Королевстве. Мы можем отдать этого ребёнка на усыновление, Эмили. И сможем гарантировать, что у неё — или у него — будут любящие и заботливые родители.

— Нет, не можете. — отозвалась Эмили. — В смысле не можете отдать ребёнка. Я знаю, что вы сможете найти любящих родителей. Но я не могу просить, чтобы ты отдала своего ребёнка. А если что- нибудь случится с тобой, я не смогу просить Хэмиша расстаться с единственной частицей тебя, которая у него — у нас — останется.

— То есть, — Хонор помедлила, переводя дыхание. — То есть ты хочешь, чтобы мы сохранили ребёнка?

— Конечно да! — взглянула на неё Эмили. — Не хочу сказать, что не испытываю самых разных чувств, поскольку это не так. Уж ты-то знаешь. Но это пройдёт, а если и нет, то как я могу требовать от тебя расстаться с ребёнком только чтобы пощадить мои чувства?

Хонор закрыла глаза, крепче прижимая к щеке руку Эмили и, к её удивлению, та хихикнула.

— Конечно, — продолжила Эмили; её голос и свечение эмоций были ближе к норме, — теперь, справившись с первым удивлением, я вижу приближение некоторых проблем. Уж не надеетесь ли вы двое, что я помогу вам их разрешить… опять?

— Честно говоря, — сказала Хонор, поднимая голову и немного неуверенно улыбаясь Эмили, — именно на это мы и надеялись.

* * *

— Хорошо, давайте рассмотрим проблему и варианты её разрешения, — сказала Эмили много позже этим вечером, когда остатки ужина были убраны со стола и трое людей и двое древесных котов снова остались наедине. Она практически восстановила контроль над эмоциями, и Хонор наслаждалась её спокойствием.

— Во-первых, вариант когда Хонор отдает своего — нашего — ребёнка не рассматривается. — продолжила Эмили. — Во-вторых, не рассматривается вариант выносить ребёнка естественным путем. В третьих, потенциальные политические осложнения в результате признания нами факта беременности в настоящий момент будут… серьёзными. И здесь, в Звёздном Королевстве, и на Грейсоне. В четвертых, — она переводила взгляд со своего мужа на Хонор и обратно, — каким бы способом мы ни разрешили проблему, я намерена принимать участие в воспитании этого ребёнка. Итак, отбросив первый вариант, что нам остаётся?

— В обычных обстоятельствах, — вступила Хонор, — учитывая, что мама с Беовульфа, решение было