– Что? – вырвалось у Амалии.
– Что? – вслед за ней воскликнул изумленный поэт.
– Да, да, и нечего притворяться! – кричал Севенн. – Она ведь не была больна чахоткой, никогда ею не страдала, и вдруг… на своей проклятой помолвке с дураком, который должен был ей завещать… все завещать… – Филипп задыхался, из его рта вылетали мелкие брызги слюны.
Амалия распрямилась. Ее лицо было очень бледно.
– Вот оно что… Так вы работали с ней вместе? В паре, так сказать? То она подыскивала жертву, то вы… Красивые слова любви, а потом – прогулка под дождем, простуда, и человек, который болен чахоткой, почти сразу же обречен на смерть?
– Послушайте, – жалобно проговорила Натали, – так, значит, что же получается… Он и… Катрин?
– Они находили жертвы среди больных чахоткой, – пояснила Амалия устало. – Втирались к ним в доверие, оформляли брак по подложным документам, а потом… потом помогали супругам умереть, причем так, что никакой закон не притянул бы их к ответу. И получали наследство.
– Уж кто бы говорил о подложных документах! – возмутился Севенн. – Ведь вы сами никакая не Амалия Корф, а Диана Макферсон! Да, я помню, как идиотка Аннабелл писала вам письма, рассказывала, что да как… И вдруг вчера я увидел их у вас в руках! Я сразу же понял, что дело нечисто, что вы пришли по мою душу. Вы убили Катрин, чтобы сделать мне больно! И за это вы ответите, да, да, ответите!
– Я не Диана Макферсон, – спокойно возразила Амалия. – Диана Макферсон – та, кого вы знаете под именем Эдит Лоуренс. Верно, впрочем, лишь то, что девушка обратилась ко мне за помощью. Она знала, что ее подругу убил кто-то из санатория, но не могла понять, кто именно. Вы сами себя выдали, месье, за что вам большое спасибо. Кажется, вы любите читать Буало и Шамфора? Лично я предпочитаю Шамфора. Определенно он был прав, когда говорил, что некоторые люди способны поджечь чужой дом, чтобы на этом огне поджарить себе яичницу. Вы и сами из таких.
– Убивать людей, чтобы получить наследство… – Шарль поежился. – Отвратительно!
– О! Наследство! – крикнул Филипп. – Можно подумать, нам попадались одни богачи! Вечно врали, что у них есть деньги, а на самом деле… И та английская моль тоже меня обманула, потому что успела спустить почти все на лечение, только пыль в глаза пускала. Лишь однажды выпал хороший куш – олух Уилмингтон, но вы, вы… – Он обернулся к Амалии. – И не думайте, что я буду молчать!
– Какое совпадение, – насмешливо отозвалась Амалия. – Я тоже.
– Ваши угрозы мне смешны! – взорвался Севенн. – Вы ничего не докажете, повторяю – ничего! Ни Аннабелл, ни Маркези, ни…
Он умолк, но было уже поздно: слова, которых ни в коем случае не следовало говорить, уже сорвались с его губ.
– Человек, способный убить томом Монтеня… – вздохнула Амалия. – А ведь я могла догадаться, что убийство итальянца – ваших рук дело. За что вы его, а?
Севенн молчал, не поднимая глаз.
– Амалия Константиновна, ведь Ипполито Маркези… он же был священник, – заметил поэт, волнуясь.
– Верно, верно! – подхватил Шарль. – Получается… погодите! Видимо, он уже знал кого-то из них под другим именем. Потому что когда-то венчал этого человека и… и одну из жертв.
Амалия усмехнулась.
– Бьюсь об заклад, это была Катрин Левассер, – задорно проговорила баронесса. – Помните, Маркези назвал ее мадам, когда только приехал сюда, а так обращаются к замужней женщине. Я права, месье Севенн?
Однако Филипп не успел ответить, потому что в комнату вошел доктор Гийоме в сопровождении Шатогерена. Анри предпочел остаться в коридоре, где, впрочем, все и так было прекрасно слышно.
– Боюсь, месье Гийоме, что ваши злоключения вовсе не кончились, – промолвила Амалия и рассказала, как ей удалось с помощью Натали вывести Севенна на чистую воду.
– Но почему мадемуазель сразу же не сказала, кого именно видела… – начал Гийоме.
– Она не была до конца уверена, – ответила Амалия. – Поэтому пришла ко мне посоветоваться, и я убедила ее, что не стоит оставлять столь опасного человека на свободе. Тем более что он, как выяснилось, к тому же убил одного из пациентов санатория – Ипполито Маркези.
– И, не забывайте, пытался убить саму мадемуазель Натали, как только понял, что девушка его узнала, – сердито добавил Нередин.
– Филипп, неужели все, что здесь говорится, правда? – спросил потрясенный Шатогерен.
– Ложь! – хрипло и злобно огрызнулся молодой врач. – Все ложь! Лучше узнайте у нее, как она убила Катрин! Потому что Катрин никогда не болела чахоткой, я подделывал ее анализы, чтобы ее не выставил из санатория наш великий доктор, – Севенн насмешливо покосился на Гийоме, который изменился в лице. – Она не была больна! Ее убили!
Случайно бросив взгляд на дверь, Нередин заметил, что на пороге стоят другие пациенты санатория, привлеченные громкими голосами. Эдит, опиравшаяся на руку Уилмингтона, вся дрожала.
– Это он? – громко спросила она у Амалии по-английски. – Бога ради, скажите: это он?
– Да, – ответила Амалия.
Эдит расплакалась, Мэтью стал неловко ее утешать. Гийоме, у которого нервно дергалась щека, попросил Анри послать за полицией.
– Как благородно! – вскинулся Севенн. – Один коллега предает другого! Интересно, что вы сделаете, чтобы удержать меня здесь? Закуете в кандалы?
– Довольно, Филипп, – вмешался Шатогерен. Затем повернулся к Гийоме: – Я послежу за ним, Пьер. Обещаю вам, он никуда не денется. – И повысил голос, обращаясь к пациентам: – Дамы и господа, уверяю вас, тут не на что смотреть! Инспектор Ла Балю во всем разберется. Возвращайтесь к себе, дамы и господа! Прошу вас!
Бросив уничтожающий взгляд на Севенна, который злобно кусал губы и смотрел мимо всех, Шарль взял Амалию под руку и повел из комнаты. Вслед за ними двинулись поэт, Натали и доктор Гийоме, лицо которого было таким мрачным, словно он только что потерял близкого человека.
Главный врач сразу же ушел к себе, и Амалия видела, как мадам Легран поспешила следом за ним. Эдит подошла к Натали и горячо пожала ей руку. Наконец-то благодаря ей они избавились от страшного, ужасного человека, из-за которого погибла ее подруга!
– Мне так неловко… – пролепетала Натали, заливаясь краской. – Но я тут ни при чем… я же совсем его не разглядела… Это все Амалия… госпожа баронесса меня научила, к кому надо идти и что говорить. Она была уверена, что это именно он.
– О, мадам Корф! – вырвалось у Эдит. – Боже мой! Если бы вы знали, как я терзалась, что из-за меня вы едва не погибли! Значит, вы все-таки сумели его разглядеть, когда он столкнул вас?
– Нет, – ответила Амалия с улыбкой, – боюсь, я не могу похвастаться тем, что у меня есть глаза на затылке.
– Тогда как вы его узнали? – полюбопытствовал Уилмингтон.
– О, история довольно длинная, – ответила Амалия. – И начать ее, пожалуй, надо с писем…
Англичане, шевалье де Вермон, Нередин и Натали перешли в ее комнату, и Амалия извлекла из ящика стола пачку писем Аннабелл.
– С вашего позволения, мисс Лоуренс… – взглянула баронесса на Эдит, и та наклонила голову. – Вот письма, которые писала мисс Эдит ее подруга, ставшая одной из жертв месье Севенна. К сожалению, в письмах нет никаких указаний на рост, цвет волос или хотя бы глаз, так что для составления портрета убийцы они не годятся. Зато там передается несколько разговоров с месье Севенном, и я долгое время не могла сообразить, что с этими разговорами не так. На самом деле бедняжка Аннабелл неспроста запомнила именно их, потому что как раз в них и заключается все самое интересное. Как вам, к примеру, такой пассаж: «По его словам, иногда страх перед дурным поступком вынуждает нас поступать еще хуже». Вам ничего не кажется в нем странным?
Поэт догадался первый:
– Это не его слова, а какая-то литературная цитата, которую он привел.
