– Оно никогда не было моим, – спокойно возразила Амалия. – Я больше не состою в особой службе, и слава богу.
– Понятно, – вздохнул кузен. – Значит, вас не интересуют сведения о Мари д’Эвремон?
– Пожалуй, интересуют, – ответила Амалия после паузы.
– А я думал, это больше не ваше дело, – усмехнулся Рудольф, однако тотчас же сменил тон: – С той Мари, которая, как я понимаю, француженка, какая-то чертовщина. Я не могу отыскать ее следов. Судя по всему, она бесследно исчезла около месяца назад, то есть примерно тогда же, когда принц Руперт имел несчастье скончаться от… гм… огнестрельной чахотки. Вывод? Я не я буду, если сии два события не связаны между собой. Кроме того, я не смог навести о ней самых простых справок. Наш резидент при одном упоминании ее имени так заволновался, словно я запросил у него список любовников его жены. О, простите, кузина…
– Насколько я помню фон Бирхофа, на любовников жены он давно махнул рукой, – уронила Амалия. – Чего не скажешь о его собственных любовницах… Простите, кузен.
И она очаровательно улыбнулась. Рудольф шутливо вскинул руки, показывая, что сдается.
– Кузина, вы язва! – объявил граф. – И тем не менее наше дело осложняется. Я не смог ровным счетом ничего узнать о Мари, как будто ее вообще никогда не существовало. Кроме того, – он сделал крохотную паузу, – граф Эстергази вчера попросил меня о встрече.
– В пустынном месте? – пробормотала Амалия, глядя на кошку, которая опять на долю секунды опоздала накрыть кузнечика, прыгнувшего раньше, чем она начала движение.
Рудольф кашлянул:
– На берегу, вдали от людских глаз. Но я как-то запамятовал о его просьбе, и встреча не состоялась. Не помню, говорил ли я вам, но бываю ужасно забывчив, когда на рандеву меня приглашают не хорошенькие женщины.
– И что вы намерены предпринять? – спросила баронесса.
– Я собираюсь навестить Альберта Хофнера на вилле «Грезы». Справиться о его здоровье, поболтать о добрых старых временах, посмотреть, жив ли он еще… ну и так далее. – Граф подался вперед. – Кузина, у меня к вам просьба. Так, на всякий случай.
У меня ведь пятеро детей… Если со мной вдруг что-нибудь случится, вы поддержите мою жену, хорошо?
Амалия метнула на него быстрый взгляд.
– У меня идея получше: мы навестим Хофнера вместе. Не обессудьте, кузен, но я не хочу отпускать вас одного. Да и утешать вдов у меня плохо получается.
Баронесса поднялась с места.
– Это может быть небезопасно, – хмуро заметил Рудольф.
– Я так не думаю, – спокойно возразила Амалия. – Пока на вилле находится королева Елизавета, Эстергази не посмеет ничего предпринимать.
– Она все еще там? – удивился Рудольф. – Я был уверен, что после убийства доктора Брюкнера ее заставят вернуться на родину.
– Нередин получил сегодня от нее приглашение. Так что королева пока в Ницце.
Они сели в ландо, и Рудольф велел кучеру ехать к вилле «Грезы».
– Кстати, – сказала Амалия, – я забыла поблагодарить вас, кузен. Если бы не ваши слова о Шамфоре, я бы догадалась о проделках доктора Севенна гораздо позже.
– Я весь внимание, кузина, – объявил немецкий агент. – Как все-таки вам удалось вычислить прохвоста?
И Амалия в подробностях рассказала ему, как именно все произошло.
– У меня есть смутное подозрение, – закончила она, – что Мэтью Уилмингтон после смерти Катрин хотел свести счеты с жизнью и стащил склянку морфия. А потом по каким-то причинам передумал и решил вернуть ее на место. Именно поэтому морфий и оказался, что называется, в нужное время в нужном месте.
– Значит, Филипп Севенн ушел от наказания? – буркнул Рудольф. – Жаль.
– Вы считаете, что он и впрямь ушел?
– Ну, на суде он мог рассказать много интересного, – заметил Рудольф. – О других жертвах, к примеру. Или кому первому, ему или Катрин, пришла в голову гениальная идея внушать любовь людям, которые одной ногой стоят в могиле, втихомолку ускорять их смерть и получать наследство. Кстати, почему он обвинял вас в том, что вы ее убили?
– Я ее не убивала, – пожала плечами Амалия. – И никто в санатории ее не убивал. Просто чахотка, дорогой кузен, – заразная болезнь. Считайте, что мадемуазель Левассер покарало провидение.
– И ее друг не заметил, что она больна?
– Только между нами, Рудольф… – шепнула Амалия. – Не таким уж хорошим Филипп Севенн врачом был. Эдит Лоуренс дурачила его, как хотела, а он даже не заподозрил, что она здорова.
– А что с ней стало, кстати? – спросил Рудольф. – Ведь после того, как открылось, что она вовсе не больна, девушка больше не могла оставаться в санатории.
– И тем не менее осталась. Как сиделка, и теперь помогает мадам Легран. По-моему, Эдит – то есть на самом деле ее зовут Диана – неравнодушна к своему соотечественнику Уилмингтону и не хочет оставлять его одного, тем более что у него сейчас сложный период.
– И вы немного удивлены ее выбором, – заметил Рудольф.
– Нет. Вы же знаете мою точку зрения: человек имеет право оставаться человеком даже перед лицом смерти. У Мэтью есть шансы выжить, чуть меньше, чем у Нередина, но есть. Так что всякое может быть, кузен.
Они подъехали к вилле. Солнце обрушивало на нее потоки зноя, ни единого дуновения ветерка не доносилось с моря. Даже кузнечики умолкли.
– Господин Хофнер у себя? – спросил граф фон Лихтенштейн у слуги, открывшего им дверь. – Он назначил мне встречу.
Откуда-то из глубины дома донесся приглушенный фортепианный аккорд, и вслед за тем зазвенел женский смех. «Неужели королева?» – подумала Амалия в изумлении. Но она не стала развивать свою мысль дальше, а просто двинулась следом за Рудольфом.
– Граф Эстергази у себя? – небрежно осведомился тот у слуги.
– К сожалению, он уехал, – последовал лаконичный ответ. – Прошу…
– Мы сами, сами, – нетерпеливо перебил его Рудольф и постучал в дверь. – Альберт! Это Рудольф фон Лихтенштейн. Нам надо поговорить!
Слуга удалился. Прошло несколько минут, но из комнаты не доносилось ни звука. Рудольф нахмурился.
– Кузина, – промолвил он вполголоса, – если это то, о чем я думаю, мы сразу уходим. – И решительно распахнул дверь.
За нею обнаружилась маленькая неказистая комната вроде гостиной, по которой, однако, в беспорядке были разбросаны самые разнообразные предметы мужского туалета. Носки валялись на столе рядом с початой бутылкой коньяка, пепельница была полна окурков и источала удушающий запах. Также Амалии бросился в глаза револьвер, который лежал на полу возле дивана.
– Черт бы его побрал… – буркнул Рудольф, багровея. – Все слуги, наверное, заняты тем, что выполняют капризы королевы, так что остальным поневоле приходится обслуживать себя самим. – Он с отвращением покосился на грязные носки. – Альберт! Альберт, где вы?
Дверь сбоку вела из комнаты в другую, очевидно, в спальню. Снова чертыхнувшись, Рудольф открыл ее – и замер.
Альберт Хофнер неподвижно лежал на кровати. Одна его рука свешивалась почти до пола, рот был открыт, и из него стекала темная струйка крови. «Неужели застрелился? – гулко бухнуло в голове Амалии. – Не может быть». Рудольф подошел к лежащему, потрогал пульс сначала на руке, потом на шее. Но Амалия уже понимала – бесполезно. Черты лица Альберта уже застыли, кожа была пугающе бледной, и вены на шее казались почти фиолетовыми.
– Он уже остыл, – проговорил Рудольф, словно извиняясь.
– Стакан, – прошептала Амалия, указывая глазами на столик.
