Эдик сделал два звонка. Я вдруг поплыл и, о чем шла речь, улавливал смутно: какие-то Леха и Серега, «джип» какой-то, 'мухобойки' и 'хлопушки'…
Через час явились друзья Эдика, эти самые двухметровые Леха и Серега.
– Все мужики, собирайтесь, поехали, – распорядился Эдик. – Сеня, тебя домой?
– Зачем домой? – обиженно спросил Сеня. – Я себя нормально чувствую. А мы куда?
– Все туда же. Проверим наши творческие способности, – улыбнулся Эдик-авантюрист. – С помощью парочки «мухобоек». Так оно надежней будет. Не возражаешь?
– М-м… – Сеня кивнул и пошел одевать дубленку.
А я бросился в кабинет, – хмеля в голове как ни бывало, – схватил чистый лист и быстро набросал записку. Мало ли чем этот поход закончится. 'Девятое января две тысячи первого года. Шестнадцать тридцать. Мы, – я перечислил всех, – отправляемся в экспедицию, в институт на Банную. Если не вернемся, значит нас больше нет.' Тут я почувствовал, что продолжать записку не могу. Откуда выскочила эта фраза – 'нас больше нет'? Выскочила и напугала. Я поставил точку, расписался и поспешил к друзьям.
Мы разместились в просторном салоне «джипа». Уже темнело, тревожные сумерки манили неизвестностью, нас охватило шальное ожидание приключения.
– Эдик, – спросил я, – а что такое 'хлопушка'?
С переднего сидения отозвался Серега:
– Армейский гранатомет 'Муха'.
Мне стало совсем весело. Неужели Эдик решил штурмовать Банную?
– Думаю, до этого не дойдет, – успокоил Эдик.
Никогда раньше я не думал, что доведется вот так, в «джипе», набитом оружием, мчаться по праздной вечерней Москве. Я буквально ощущал, как адреналин добирается аж до корней волос. Но страха не было.
Мы поставили «джип» в переулке, за квартал до института и выгрузились. Ничего особенного в экипировке друзей Эдика не было – на обоих спортивные куртки; тот, который Леха, нес большую спортивную сумку. Ни дать ни взять – два «качка» идут на тренировку. Перед крыльцом института Эдик сказал:
– Подождите здесь.
Он прошел внутрь, к вахтерше. Дальше я реконструирую их диалог.
– Добрый вечер. Я – журналист.
– Ну, раз журналист, то проходи, – не было ей до него никакого дела.
– Спасибо. У вас тут сегодня нашего брата, наверное, перебывало.
Телевидение, милиция…
– Чего вдруг? У нас вроде все спокойно.
– Как же так? Ведь два дня назад к вам сюда приходил известный писатель, Михаил Ефимович Дейншнизель. Вошел, да не вышел. Сегодня по телевизору сообщили, что больше в живых нет.
– Да ты что? Я-то тут причем? Мало ли кто тут у нас ходит? Учреждений вон сколько – вывески видел?
– Я имею в виду одну лишь лабораторию выявления творческих способностей. Там такие Модест и Матвей работают. Вот я у вас вижу журнал посещений, – Эдуард взял этот самый журнал, листанул, припечатал ладонью: – Вот он, Дейншнизель М.Е., два дня назад записан.
А отметки об уходе нет. Что ж вы так?
Нам повезло. Известный своей занудливой аккуратностью Шнизель полез расписываться в журнале, хотя давно уже никто не следил за режимом посещений, и журнал лежал скорее для проформы.
– Записан, не записан. А ну, дай сюда! – она вырвала журнал из рук Эдика и спрятала в ящик стола.
– Ну что же вы так? – укоризненно покачал головой Эдик. – Не доверяете демократической прессе?..
– Посторонним журнал показывать не положено. Если бы из милиции…
– Поня-ятно. Что ж, не буду больше вас пытать. А вот этот телефон – городской? – он показал на один из двух стоявших на столе телефонов. – Позвонить по нему можно?
– Городской, – буркнула вахтерша. – По городскому звонить не положено.
– Поня-ятно. Ну что ж, тогда до свидания.
Он пошел к двери. Вахтерша крикнула вслед:
– Ежели журналист – удостоверение показывать надо!
Эдик, не оборачиваясь, развел руками и вышел. На крыльце посмотрел назад – вахтерша звонила по внутреннему телефону. Эдик удовлетворенно улыбнулся и спустился к нам.
– Шнизель здесь точно был. Значит так, мужики, – обратился он к своим друзьям. – Ты, Леха, с артиллерией остаешься здесь. Отойдешь к тем деревьям и внимательно следи за входом. Возможно, выйдут двое. Узнать их легко – у одного седая косичка, под шапкой не спрячешь. Оба упакованы по разряду «люкс». Их надо повязать. А если попробуют уйди на машине – не стесняйся, аккуратно шмаляни из 'хлопушки'.
– А он их не взорвет? – спросил я.
– Не дрейфь, Викулыч, стрелять обучены. Все будут живые и здоровые, но с полными штанами. А мы – к черному ходу.
Мы обошли здоровенное здание института, обнаружили крылечко и устремились к нему. На дверях висел амбарный замок.
– Давай, Серега, – кивнул Эдик.
Серега расстегнул молнию куртки, извлек из-за пазухи самую обычную фомку. Р-раз, одно аккуратное движение – и замка как не было.
– Ну, предположим, – Эдик шагнул в темноту. И мы шагнули.
Зажглись два фонарика. Эдик произнес:
– Давай, Семен, веди.
– Да я здесь не ходил, я с центрального. С центрального я хорошо знаю, куда идти. А здесь… Наверх нам надо.
– Этаж?
– Четвертый.
В общем, мы пришли. Вот она, табличка, горит зелеными буквами слово «Свободно». Наши спецназовцы переглянулись, из-под курток появились стволы 'мухобоек'.
– Викула, Сеня, держитесь сзади.
Я ожидал, что последует ритуал – кулак в кулак стукнут, как в фильмах, или амулет целовать будут, или произнесут что-нибудь сакраментальное, что-то типа 'асталависта!', но вместо этого Эдик просто кивнул на дверь, и Серега высадил ее одним ударом ноги. Секунда – и мы ворвались в предбанник.
– Руки на стол! – страшно рявкнул Эдик. – Не рыпаться! Один рып – стреляем!
Я успел рассмотреть, что они и в самом деле играли в нарды. Успел рассмотреть, что рожи у них на редкость противные. А больше ничего рассмотреть не успел, потому что эти субчики, не успел даже Эдик закончить свою тираду, поопрокидывав стулья, кинулись в комнату с Машиной. Да так прытко – только их и видели. Дверь за ними захлопнулась на защелку.
Эта защелка задержала нас на целых десять секунд. Серега выломал фомкой косяк, – сама дверь была обита железом, – рванул ручку на себя, и я впервые увидел Машину. Она была именно такая, как ее описывали – голый цилиндр под потолок, никаких приборов ни на нем, ни рядом, никаких лампочек, окошечек, стрелочек, кнопочек. Только массивная дверь со штурвалом посередине. И этот штурвал у нас на глазах повернулся и замер.
– Там они, – Эдик подскочил и крутанул штурвал в обратную сторону, потянул. Тяжелая гермодверь медленно, словно нехотя распахнулась.
Там никого не было. Посреди капсулы одиноко торчало металлическое кресло. Пульсировал оранжевый свет.
Пока мы с Сеней обалдело смотрели на это зрелище, Эдуард с Серегой обошли комнату и общупали, обстучали все стены и пол.
– Да нет, Эд, – сказал невозмутимый Серега, – кроме как туда, больше некуда.
