Морская сила(Гангутское сражение)

Глядя вслед удаляющейся шлюпке, Апраксин вдруг подумал о Петре: «Воевал бы у моря, как Доси-фей завещал, а то ринулся очертя голову в омут. — За­першило в горле, закашлялся. — А ежели сие все правда?..»

На этот раз, обыкновенно осторожный, царь про­махнулся, забыв поговорку «Не ставь неприятеля ов­цою, ставь его волком ».

Битва с турками в излучине Прута могла бы приве­сти и к успеху русских войск. Но, не зная всех сил не­приятеля и опасаясь разгрома, Петр не стал риско­вать, быть может, и сдрейфил. К тому же он больше прислушивался к Шафирову и Екатерине Алексеев­не, чем к генералам…

По мирному договору царское войско покинуло место битвы с оружием, развернутыми знаменами. Под грохот барабанов… Как и водится у азиатов, турки взяли заложников: Шафирова и сына фельд­маршала, генерала Шереметева, чтобы заставить ца­ря до конца выполнить обязательства. Царь, поки­нув армию, отправился с женой в Варшаву, а Апрак­сину послал весточку, где изливал душу: «Хотя яниколи б хотел и вам писать о такой материи, о ко­торой принужден ныне есмь, однако ж, понеже такволя Божия благословила и грехи христианские не допустили… и тако тот смертный пир сам окон­чился, которое хотя и не без печали есть, лишитьсясих мест, где столько труда и убытков положено,но однако ж чаю сим лишением другой стороны ве­ликое подкрепление, которое несравнительною при­былью нам есть».

Письмо несколько успокоило душу: Петр сглажи­вал свои промашки, старался приглушить их делом, вселить надежду в Апраксина.

— Мудро государь рассуждает, — сказал он Крюйсу, — теперича у нас единая забота — шведа по­бить до конца, флот Балтийский крепить. Давай-ка, вице-адмирал, поторапливайся, уводи кораблики, ко­торые можно, да поезжай на эскадру в Петербург.

С болью в сердце уничтожали они корабли — раз­бирали, сжигали, некоторые добротные, как «Преди-стинация», «Ласточка», продавали туркам за десятки тысяч червонцев.

Добротные галеры Крюйс повел по Дону в Черкассы.

После Нового года Апраксин передал туркам Азов, спустя месяц взорвал крепость Таганрог.

На Азовском море прощались с флотом, а на Бал­тике распоряжался шаутбенахт Боцис: отгонял шве­дов от Котлина, прорывал блокаду, снабжал Выборг боевыми припасами и провизией.

Понемногу осваивали новые базы. В Ревеле появи­лись новые купцы из Голландии и Англии. В разгар .лета у входа в Ревельскую бухту показалась странная шхуна. Без флага, осторожно лавируя, приблизилась к берегу, бросила якорь. От борта отвалила шлюпка. Комендант крепости с недоумением рассматривал гребцов: «Какие-то бродяги, в рвани, бородатые». На корме шлюпки, приподнявшись во весь рост, сухо­щавый бородатый старик в полусгнившем кафтане размахивал шапкой, что-то кричал.

Как было коменданту угадать в нем Якова Федорови­ча Долгорукого, одиннадцать лет назад сгинувшего под Нарвой, обманом плененного с другими офицерами?..

Петр следил, чтобы с пленными офицерами обра­щались человечно. Кормили их наравне с солдатами. Использовали на строительных верфях Петербурга. Не раз обращался Петр к королю, предлагал разме­нять пленных. Карл отмалчивался.

Русских пленных поначалу отправили в Швецию. Так было под Нарвой, где Карл обманом пленил семь­сот русских генералов и офицеров. В последующие го­ды Карл приказывал пленных русских убивать сразу, после сражения. Слишком стало накладно отправ­лять их в Швецию. Расправлялись с ними просто: свя­зывали веревками, клали пластами по трое и кололи штыками или палашами. Лично Карл, в свободное от богослужения время, не однажды развлекался таким способом в походах… Благословлял такое изуверство пастор Нордберг…

Пленников, попавших в Швецию, использовали на самых тяжелых работах: на рудниках, шахтах, ле­сосеках, кормили как скотину. Большая часть их по­ гибла, выживали немногие. Среди выживших оказал­ся семидесятилетний князь Долгорукий. Когда-то он привез Петру астролябию из Франции, служил верой и правдой царю. Генералом попал в плен. Десять лет томился в неволе, но надежды не терял. Зимой 1711 года сорок четыре таких же пленных работали в лесу на финском берегу около Якобштадта. Еще когда вез­ли морем из Швеции, зародилась мысль о побеге. По­нимал, что сушей не доберешься. А тут прослышали, что русские уже в Ревеле. Зимой уговорил своих това­рищей по несчастью бежать, сам стал вожаком. В ию­не за ними пришла шхуна, чтобы переправить сорока четырех пленников обратно в порт Умео на шведском берегу. На шхуне, как всегда, пленных держали в трюме, не выпуская, но было одно исключение. На­божные шведы разрешили иногда совершать молитву на палубе. Этим и воспользовались пленники.

Князь Долгорукий хоть и стар был годами, но бое­вой дух не поубавился. Распределив всех сорока четы­рех сотоварищей — кому сбить шведов на баке, кому на юте, сам с дюжиной пленников взялся сбить капи­тана.

— Како услышите на молитве «Аминь», тако враз все по местам — шведов крушить, — шептал он чет­верке подручных накануне вечером.

По условному сигналу сбили с ног караульных солдат, кого-то бросили за борт, завладев их оружием, остальных загнали в трюм. Стали к снастям, к пару­сам, к штурвалу. Шкиперу сказали коротко:

— Хочешь жить — веди шхуну в Ревель.

Так море сослужило добрую службу русским моря­кам в лихолетье. А без моря не видать бы им родной земли.

Петр при первой же встрече расцеловал старого верного служаку:

— Знать, силен бойцовский дух у русичей, сколь­ко лет веру не теряли на избавление от неволи…

Последовал указ назначить Долгорукого началь­ником нового военного комиссариата, генерал-кригс-комиссаром и сенатором.

Так уж совпало нечаянно по времени возвращение князя Юрия Долгорукого на родную землю с другим событием, на другом конце моря Балтийского.

Племянник князя Юрия, опять же князь, Василий Лукич Долгоруков, посол российский при короле Да­нии, принимал царского посланца Федора Салтыкова.

Не первый раз вступал на землю островной держа­вы корабельный мастер Салтыков. В прежние вояжи по Европе верфи Дании не привлекали особого его внимания. Первоначально, отправившись с Великим посольством за рубеж, он с другими стольниками тру­дился и осваивал «азы» строения кораблей на верфях Голландии. В Саардаме, Роттердаме, Амстердаме со­оружали тысячи купеческих и военных судов. Они-то и составляли могущество и гордость богатой Голлан­дии. Во вторую поездку он отправился уже заправ­ским корабельным мастером. Да и цели у него были иные. Небольшие верфи Копенгагена, по сравнению с Голландией, выглядели худосочно, не привлекали его внимания ни новизной дела, ни оригинальностью корабельной архитектуры.

Теперь же он вынужденно прибыл в датскую сто­лицу. Так повелел государь — начать свою миссию в Копенгагене.

Однако в столице посла не оказалось. Князь Васи­лий следовал в армии за свитой короля Фредерика IV. Датские полки вступили только что в Померанию и двинулись к шведской крепости Штральзунд.

Нагнав королевскую свиту, Салтыков разыскал посла. Долгоруков хорошо запомнил делового масте­ра еще во время первого визита в Копенгаген. О его приезде он уже знал.

— Прислал мне весточку Александра Данилыч о тебе, — добродушно пояснил он гостю, — выклады­вай, в чем суть да дело государево.

Слушая Салтыкова, он недовольно причмокивал губами:

— Писал-то я государю о судах малых, фрегатах, да поменьше, и все же наведаемся к министру Вебе, что он скажет.

По дороге Долгоруков предупредил Федора:

— Сей министр Вебе, лис хитрый, на словах к нам благоволит, а по делу сторону шведов держит.

В самом деле, словоохотливый, юркий министр с улыбкой выслушал молодого русского гостя, до­вольно бегло говорившего на его родном языке. Зака­ тив глаза, он минуту-другую как бы размышлял, а по­том неторопливо пояснил:

— Да-да, я прекрасно помню совет царю его вели­чества нашего короля, но, насколько я знаю, в Дюн­керке вы не сыщите больших, многопушечных кораб­лей, разве что один-два фрегата, я рекомендую вам лучше всего побывать в Голландии.

«Ну, это-то я и без тебя знаю», — с досадой поду­мал Салтыков.

— Я завтра же доложу его величеству о вашем приезде, — щебетал Вебе, — надеюсь, что мы сумеем оказать вам содействие…

Долгоруков был рад приезду редкого гостя из Рос­сии и вечером, за ужином, расспрашивая его о ново­стях в Петербурге, неожиданно проговорил:

— Слушок здесь прошел, будто государь с вой­ском в конфузию попал с турками, на Дунае, хотя все миром кончилось, а цена оному великая. Будто султану вернули все завоеванное в Причерноморье — Азов, Таганий Рог.

Салтыков даже вспотел. «Как так? А флот, «Пре-дистинация», «Ласточка»?»

—    Суда-то воинские, что с ними? — с дрожью в го­лосе спросил он Долгорукова. Перед глазами встали десятки судов, которые он сам облазил, когда десять лет назад гостил у отца, Азовского воеводы.

—    Вроде бы обещание дано султану пожечь все до единого.

Салтыков перевел дух и отпил вина. Долго сидели молча, но Долгоруков вдруг пове­селел:

— Одначе, полагаю, все, што ни делается, к луч­шему. Ныне у государя руки высвободились. Всей си­лой на Карла навалимся. Бона и Фредерик осмелел, про сию конфузию ни слова. Вместе с Августом про­тив шведа выступили наконец. Знать, ведают, наше войско им на подмогу выступит.

Доводы посла подняли настроение Федора. «И в самом деле, замирение с турком против непри­ятеля здесь, на Балтике».

— И твоя польза ныне ко времени, — продолжал князь, — ноша на тебе великая, не знаю, выдюжишь ли? А ты ежели с Фредериком будешь якшаться, имей в виду, он свой интерес имеет. Желал с государя три мильона рехсталеров заполучить за свою подмо­гу. Ан сорвалось, кукиш получит, наш государь ныне в силе.

Фредерик в самом деле принял вскоре Салтыкова, довольно ласково обходился с ним. Свои впечатления Федор изложил в первом донесении царю: «…а коро­левское величество датское велел свой указ послать в Гаагу к министру своему, чтобы он во всем моем де­ле чинил мне всегда крайнее вспоможение».

Распрощавшись с Долгоруковым, он направился в знакомую ему прежде Гаагу, к послу князю Борису Куракину. Следовало определиться с денежными де­лами. Еще в Копенгагене Федор прикинул, что каж­дый корабль обойдется дороговато, около ста тысяч рублей…

В кампанию 1712 года царь впервые не поехал в Воронеж. Теперь делать там ему было нечего. Всех рабочих и мастеровых переводили на северные верфи, в Архангельский. Заводы, мастерские, кузни, весь де-ланный лес перевозили туда же. Разбирали суда на стапелях…

Каждое утро Апраксин затемно приходил на Ад­миралтейскую верфь и редко успевал опередить ца­ря. На стапеле сверкала свежевыкрашенными борта­ми «Полтава», и царь, забываясь в работе, готовил корабль к спуску. В этот год летние месяцы Петр про­водил у моря и на кораблях. Видимо, хотел заглу­шить неприятные воспоминания прошлого года на сухопутье.

Вечером делился планами с Апраксиным, подо­звал его к карте: