Эндри подумал и о Веландер. Ларон пояснил, что она спит под ворохом одеял в повозке и что ее не следует будить до восхода Мираля. Эндри глотнул немного вина из одного из кувшинов, но оно показалось ему кислым, поэтому бурдюк полетел в поле.
— Это было мое, — заворчал Уоллес.
— Тогда твое вино испортилось, — ответил Эндри, открывая другой кувшин.
— Пьяный хам, — пробормотал Уоллес, который все-таки не выпускал из рук свой бурдюк.
— Просто облегчаю повозку для лошади, — весело сказал Эндри.
— Ей было бы легче, если бы ты сам слез отсюда.
— О да, но ведь ты же весишь больше.
— Хватит уже, вы двое, — приказал Ларон, не оборачиваясь.
Эндри открыл кувшин, сделал глоток, взял лиру Уоллеса и стал играть «Плясовую Картера».
— Сначала забираешь мою женщину, потом мою лиру, — угрюмо пробурчал Уоллес.
— Ты не остался, чтобы защищать свою женщину от врага — ну, я имею в виду госпожу Веландер.
— Единственная причина, почему ты остался защищать ее, было то, что я застрял в оконной раме.
«Веландер по-своему тоже благородна», — произнес голос внутри Эндри. Он немного подумал над этим. В ней были какие-то благородные черты. Хотя в основном она производила ужасное впечатление. Вероятно, Ларон видел в ней то, что не видели другие. Возможно, только благородные замечают то, что пропускают простые люди.
Кучка крестьян помахала Эндри и захлопала в такт, когда повозка проезжала мимо них. Уоллес кинул им полный кувшин вина.
— Это было мое, — сказал Эндри.
— Это вино дала моя женщина, поэтому это мое вино.
— Она больше не была твоей женщиной, когда давала нам вино, поэтому это вино принадлежит нам всем.
— Тогда вычти его из моей доли, и хватит уже, — произнес Ларон, не оборачиваясь.
— У тебя нет доли, — ответил Уоллес.
— Если вы не перестанете пререкаться, то я возьму ваши кувшины, назову их своей долей и оставлю на дороге!
К тому времени все они уселись настолько далеко друг от друга, насколько это было возможно сделать в маленькой повозке. Эндри и Ларон устроились на козлах: Эндри играл, а Ларон следил за дорогой. Терикель лежала под одеялом, желая остаться незамеченной. Уоллес сидел сзади, свесив ноги и рассматривая окрестности. Веландер была скрыта где-то глубоко под запасами провизии, багажом и вином. Эндри снова подумал о том, что сказала Желена. Благородный. Эндри Теннонер благородный. Словно кто-то другой произносил эти слова в его голове.
— Господин? — спросил Эндри, не переставая играть.
— Просто Ларон, — ответил Ларон.
— Хорошо, Ларон. А те всадники из отряда, они были благородными?
— Все благородные, и некоторые к тому же ведут себя благородно.
— Ох. То есть как это? Разве они не благородны от рождения?
— Отчасти да. Но можно и купить дворянский титул. Важно вести себя как благородный. И ты можешь делать это бесплатно.
Внезапно в голове у Эндри кое-что прояснилось. Уоллес был благородным по происхождению, но он мог вести себя, по словам Ларона, «как ублюдок» и «неподобающе». Эндри не совсем понимал, что значит «неподобающе», но Уоллес вел себя именно так.
— А «подобающе» — это то же самое, что и «благородно»? — спросил Эндри.
— Ну да.
— Тогда ясно. А что нужно сделать, чтобы стать благородным?
— Хм… самое главное — поведение.
— Поведение, говоришь?
— Да.
— А как это?
Ларону потребовалось немало времени, чтобы объяснить. Он начал приводить примеры. Эндри задавал много вопросов, которые вовсе не были лишены смысла. Ларон стал рассказывать об этикете и общественных нормах поведения. В течение последующих десяти миль Эндри узнал, как обычно обращаются воины к простым людям, пэрам, начальникам, знати, всадникам, королю, чужеземным подданным, чиновникам и пленникам. Сложнее оказалось объяснить манеру поведения за столом, поскольку Эндри всегда раньше ел где и как придется. Когда Ларон перешел к повествованию о том, как следует кланяться и двигаться, Эндри радостно вскочил на подножку, попытался поклониться, и вывалился из повозки.
Следующие пять миль Эндри провел лежа в повозке и потирая синяки. Затем проснулась Веландер, начала шуметь и сердито ворчать. Эндри поспешно залез обратно на козлы. Ларон передал ему поводья.
— Перед тем, как с кем-то сражаться, необходимо правильно его поприветствовать, — сказал Ларон, вытаскивая топор.
— Поприветствовать? — переспросил Эндри.
— Да, поприветствовать. Что ты делаешь прежде, чем вступить в бой?
— О, я кричу: «Давай, давай, чего ждешь? Или в штаны наделал?»
— Ну «поприветствовать» значит немного другое, — сказал Ларон, поморщившись. — Ты вынимаешь левой рукой топор, сжимаешь основание рукояти правой, затем занимаешь определенную позицию готовности, принятую в твоей школе боевого искусства.
— О, а я никогда не изучал этого в школе, — признался Эндри.
— Так ты ходил в школу?
— Ну да, я могу читать и писать по-альберински и по-диомедански. Но не очень хорошо. Еще могу считать и складывать. Сарголанский я учил в тавернах… ну… от моряков.
— У меня есть идея, — сказал Ларон. — Старейшина примерно одного роста с тобой, и она носит форменную одежду воина Гвардии Сопровождения Путешествий.
— Ага.
— Однако такое занятие больше подошло бы тебе. Ты знаком с искусством обращения с топором, а она скорее ранит себя, чем врага. Если бы старейшина использовала в борьбе магические заклинания, то люди знали бы, что она волшебница, а этого нельзя допустить. Если мы оденем ее в твою одежду, а тебя нарядим гвардейцем, тогда мы, наверно, будем выглядеть так, как хотели бы.
— Как это?
— Повозка, тянущаяся за отрядом Гвардии. Ее должны сопровождать двое гвардейцев.
Вечером Эндри облачился в одежду гвардейца, а Терикель — в одежду Эндри. Терикель выглядела растерянной, когда Ларон пытался объяснить ей, что так будет лучше. Эндри старался применить полученные знания о поведении за столом на практике, даже если стола не было. Они ели бобы, приготовленные Уоллесом, и тушеное мясо при помощи остро заточенных деревянных маленьких ножей, как это было принято среди сарголанцев. Эндри вырезал нечто похожее на нож и приступил к еде. Это оказалось труднее, чем просто достать содержимое из банки и отправить в рот вместе с коркой хлеба. Кусок мяса вылетел из миски и упал в грязь. Эндри промыл его в вине и засунул в рот. Ларон только покачал головой.
Эндри помогал Уоллесу вымыть посуду, и внезапно он ощутил знакомый запах затхлости, плесени и алкоголя. Много времени не потребовалось, чтобы узнать в безмолвной тени Веландер. К тому времени Эндри стал считать ее чем-то вроде большой и раздражительной сторожевой собаки. Пока ее держат на поводке, она не причинит вреда.
— Ты приставал к моей жене, — пробормотал Уоллес, когда они стояли на коленях возле мутного ручья, стараясь отскрести при помощи травы горшки и кастрюли. Терикель протирала посуду и укладывала обратно в повозку.
— Она не была твоей женой, — ответил Эндри, хотя в душе испытывал приятное чувство удовлетворения от того, что эта тема вновь поднимается.
— Она думала, что была.
— Ага, и хотела отравить тебя.
— А ты залез в ее постель. Как это должно было спасти меня? Скажи-ка.
— Но она и правда собиралась тебя отравить.
— Почему же ты тогда не предупредил меня?
— Мы не хотели шума…
— О, просто замечательно. Моя жизнь висит на волоске, а вы не хотите шума.
— …поэтому я велел тебе напиться.
— Как это должно было помочь? Она могла открыть мне рот и влить яд прямо в горло.
— Я… отвлекал ее некоторое время, — сказал Эндри.
— Долго?
— Ну, около четверти часа.
— Что? Ты, мерзкий негодяй, ты приставал к моей жене! Нет, ты и правда это делал.
— Может, хватит ссориться? — спросила Терикель, которая устала ждать чистую посуду.
— Он не был женат на ней, он поклялся в этом судье… — начал Эндри.
— Думаю, ты имеешь в виду, что он произнес клятву, подтверждающую правдивость сделанного им заявления, — сказала Терикель.
— В любом случае люди считали наш брак действительным, — продолжал Уоллес. — Он унизил меня, наставил рога у всех на глазах.
— Да ты никого из них больше не увидишь, — засмеялся Эндри.
— Что ты хочешь этим сказать? Трое здесь — даже четверо, считая тебя.
— Пройдет неделя или две, Уоллес, и мы будем там, где никто тебя не знает.
