из Альпенниен.
— Немногие путешественники приходят по этой дороге, — ответил караульный. — Только мародеры и бандиты. Именно поэтому мы и построили стену.
— Мы шли так, желая укрыться от преследователей, у нас не было выбора. Каким будет ваш ответ? Большинство из нас серьезно ранено.
— Вижу, у вас трое пленников.
— Да, из отрядов, которые напали на нас.
Караульный скрылся за дверью, но не стал закрывать ее за собой. Прошло несколько минут, и он вновь появился перед Лароном.
— Капитан Алиасар, я могу предложить вам убежище от имени моего господина. Но в Альпенфасте царят мир и покой. Ваших пленников придется освободить.
— Принцесса Сентерри знает о ваших правилах и обычаях. Она хочет отпустить их здесь на свободу.
— В таком случае — добро пожаловать!
К вечеру они подошли к самому Альпенфасту. Он был скорее похож не на город, а на монастырь: множество храмов вокруг огромного университета, и некоторые из зданий тянулись вплоть до самого озера «Небесное Зеркало» — широкой спокойной водной глади, окруженной горами. Отряд прибыл тихим вечером: вершины и склоны отчетливо отражались на неподвижной поверхности воды.
— Здесь живут этеорены, — объяснил Ларон, огибая Небесное зеркало по дороге, вымощенной красным гранитом, и подходя к домам. — Жрецы, посвятившие себя изучению эфирных сил и небесного свода. Они живут здесь уже более четырех тысяч лет.
— Их прибрежные храмы и дворцы — настоящие шедевры искусства, — добавила Долвьенн.
— Да, разве они не прекрасны? Они являют собой одиннадцать важнейших архитектурных стилей и школ акреманской цивилизации, успевшей возникнуть и пасть за то время, пока этеорены вели свои научные изыскания.
— Там строится дворец в сарголанском стиле, — сказал Уоллес, сидя в повозке и указывая на здание с изогнутыми куполами и огромными сводчатыми окнами.
— Даже если когда-нибудь Сарголанская империя встретит свой конец, в том дворце будут жить, — произнес Ларон.
— Хорошее место, — заметил Эндри. — Как бы остаться здесь навсегда?
— Они умерщвляют свою плоть и дают обет безбрачия на всю жизнь.
— Ох. Ну тогда только зайти в гости, не более.
— Я думал, ты бросил пить, Эндри?
— Почти, но мне нравится компания тех, кто пьет. Кстати, у меня есть возлюбленная.
— В таком смысле это слово употребляют впервые, — произнес Уоллес.
— Ты не понимаешь значения, — ответил Эндри.
— Она заморила себя голодом и теперь не может даже двигаться.
— Да, но я уважаю ее за это. Она делает так из-за меня.
— Я бы никогда не заморил себя голодом из-за женщины.
— Уоллес, ты бы предпочел, чтобы женщина тебя бросила?
— Ох. Э-э-э… Ну, конечно, меня всегда очаровывали маленькие глупости, которые делают влюбленные, желая доказать свою страсть. Поцелуй ее от меня, Эндри.
— Сомневаюсь, что ей это понравится.
Каждому из отряда было оказано внимание со стороны жрецов, когда они дошли до дворца, построенного этеоренами пятьсот лет назад для своих гостей. У многих началась лихорадка: раны стали воспаляться, несмотря на все усилия, приложенные Лароном и Эссеном. Удивительно, но Гилврэй, получивший самые серьезные травмы, быстро шел на поправку. В свете предстоящего обеда Ларон решил формально передать ему командование Регентской Гвардией. Жрецы настаивали, что пленников не следует отпускать до тех пор, пока принцесса Сентерри и ее свита также не соберутся в путь, чтобы ни у кого не было преимущества во времени.
После обеда Сентерри, Долвьенн, Ларону и Гилврэю подали хмельной мед на каменном балконе на отвесной стене, откуда открывался прекрасный вид на озеро.
— Вода такая спокойная, что видно, как в ней отражаются звезды, — произнес Гилврэй.
— Озеро кажется отверстием в земле, через которое проглядывает другое небо, — сказала Долвьенн.
— Жрецы говорят, нам повезло, — добавил Ларон, перегнувшись через мраморные перила и глядя в воду. — Торейские бури обычно вызывают волны. Вероятно, Стена Драконов и на самом деле сдерживает их.
— Разве не для этого ее и создавали? — спросила Сентерри.
— Да, Ваше Высочество, но не всегда получается именно так, как было задумано.
Они немного помолчали, наслаждаясь тем, что никуда не нужно ехать, а можно спокойно отдохнуть на чем-то более удобном, чем седло, скала, трава и козлы повозки Уоллеса. Воздух быстро свежел, ветер сменился к ночи. Когда Долвьенн, съежившись от холода, начала дрожать, Гилврэй дал ей свой плащ.
— Хотелось бы знать, сколько гвардейцев и улан полегло в той битве, — произнесла задумчиво Сентерри, словно обращаясь сама к себе.
— По подсчетам капитана Ларона, приблизительно девяносто гвардейцев, один реккон и один студент либо мертвы, либо пропали без вести, — сказал Гилврэй. — Вероятно, триста улан были убиты или так серьезно ранены, что упали с лошадей. Думаю, погибло еще приблизительно шестьдесят человек, когда обрушился мост через реку Рейсвотер.
— Так много, — проговорила Сентерри, которая прежде никогда не видела настоящей битвы.
— За всю историю одному отряду не удавалось обратить в бегство целое войско, — заметил Гилврэй. — Гвардейцы, отдавшие свою жизнь в этой битве, будут воспеты бардами.
— Однако это ужасная цена… просто за то, чтобы защитить мою честь.
— Мы все посчитали за честь заплатить такую цену, Ваше Высочество. Для нас было позором то, что однажды вы попали к работорговцам.
— А теперь я могу считать себя свободной? Это горы Альпенниен, а их жители, кажется, подняли восстание.
— Вы по-прежнему под защитой гвардейцев, хотя их сейчас в десять раз меньше, чем прежде.
— Да, — вздохнула Сентерри, откидываясь назад на своем сидении. — Если бы мне пришлось выбирать между вами с вашим отрядом, капитан, и девятью полками улан, я бы выбрала первое. Не проводите ли вы нас в спальню?
— Конечно, Ваше Высочество. Госпожа Долвьенн?
Гилврэй протянул руку поднимавшейся Долвьенн и помог ей встать. Хромая, она шла между Сентерри и Гилврэем, опираясь на них. Ларон смотрел им вслед, затем повернулся обратно к озеру. «Они ни разу не упомянули виконта Коссерена, — подумал Ларон. — И всего один раз прозвучало мое имя. Но уж лучше один раз, чем ни разу».
Веландер перенесли в лазарет, где монахини ее вымыли и уложили в постель. Они очень беспокоились, что девушка была очень холодной, а ее сердца не бились. Но Эндри их успокоил, сказав, что для нее это нормально. Ее клыки и когти почти исчезли, и Эндри не пришлось давать никаких неприятных дополнительных объяснений. Когда один из жрецов поднял веко Веландер, оттуда вырвался яркий бело-голубой свет.
— Я Селверис, медикар, — сказал священник, который привел Эндри в комнату Веландер. — Она ненадолго пришла в сознание, когда я осматривал ее, а сейчас… Могу сказать лишь одно: она ни на что не реагирует.
— Ее состояние… э-э… немного тревожит, — осторожно произнес Эндри.
— Тревожит? — повторил жрец, стоящий рядом с ним возле кровати Веландер. — Ты понимаешь, что, если принять во внимание результаты несложных проверок, она мертва, хотя и может говорить и чуть-чуть двигать рукой? А свет из ее глаз!
— Что вы посоветуете? — спросил Эндри. — Завтра мы должны уйти.
— Без сомнения, Веландер лучше не оставаться здесь. Конечно, она может пробыть тут столько, сколько…
— Проживет?
— Я хотел сказать «пожелает», Эндри. Я ничего не могу для нее сейчас сделать, но подозреваю, что ей будет лучше, если ты здесь переночуешь. Сестра может понаблюдать за ней, а ты поспишь.
— Сир, я не могу навязываться…
— Капитан Ларон говорил, ты ей очень дорог.
— Я… я… я… — Эндри дышал с трудом, его лицо покраснело.
— Извини, Эндри, я тебя обидел?
— Я… нет, но… Веландер значит многое и для капитана, и…
— Еще одна очень неловкая ситуация?
— Э-э-э… да! Да. Э-э-э… Еще одна?
— Люди часто рассказывают медикарам вещи, которые не решились бы поведать даже возлюбленным… особенно тогда, когда видят медикара в первый и последний раз. Эндри, если вспомнить все сложности и обстоятельства, от твоих спутников у меня волосы встали бы дыбом — если бы у меня вообще были волосы, конечно. Оставайся со своей девушкой, парень. Я пришлю сестру.
Медикар поклонился и вышел. Эндри сел на кровать рядом с Веландер и взял ее за руку. Ее кожа была холодной, но сухой.
— Эндри, — прошептала девушка.
— Вел, ты проснулась!
— Я все слышала. Ты был ранен, Эндри?
— Только лицо.
