— Музыкант, до прошлой ночи ты был девственником.
— Девственником! — громко закричал Уоллес. — Принцесса Сентерри сказала мне, что ты был даже не способен удовлетворить мою жену.
— Сто тридцать семь! — закричал в ответ Эндри. — Зачем так много? Никто не хотел спать с тобой во второй раз?
— Господа, господа, — начала Наблюдатель.
— Если женщина была со мной, то о тебе она никогда и думать не станет, — фыркнул Уоллес.
— Если женщина была с тобой, у нее надолго пропадет желание общаться с мужчинами, — крикнул Эндри.
— Господа, прошу вас! — воскликнула Наблюдатель, топая ногой. — Так значит, Эндри, ты сделал это впервые прошлой ночью?
— Э-э, это правда, — пробормотал Эндри.
— Жаль. Почему ты решил… переспать с женщиной?
— Потому что леди Терикель сказала, что вы съедите меня, если я… не попробую.
— Съесть — слишком сильно сказано, — произнесла Наблюдатель. — Смаковать — более подходящее выражение.
— Что? Смаковать… это как бы распробовать то, что собираешься съесть?
— О нет. Может, ты бы понравился мне четыре тысячи лет назад, но не сейчас. Плоть и все остальное лишь отвлекает.
— Хочешь песочного печенья, Музыкант? — спросил Судья, подходя к Эндри с подносом.
— Спасибо большое, — поблагодарил Эндри, беря одно.
— Интуиция подсказывает мне, что ты очень хорошо познакомился со старейшиной прошлой ночью, — произнес радостно Судья.
— Оттуда вы знаете, сир… Дракон Судья?
— Ведь это было недавно, запах остался, по нему и понятно. Если проходят несколько дней, то уже сложнее. Людям трудно понять, но любой дракон может… почувствовать разницу.
— Вы разочарованы, сир?
— Я? Почему?
— Потому что вкус моего тела испорчен, и меня уже нельзя съесть?
— За какого дракона ты меня принимаешь? — грозно спросил Судья, и его дыхание стало таким горячим, что опалило тунику Эндри. — Съесть тебя? Человека? Или ты не это имеешь в виду?
— Я… что? Я имею в виду что, сир? — заикаясь, произнес Эндри.
— Ты мог бы бояться только Наблюдателя, но и ее вкусы изменились.
— Ох. Извините, сир. Не обижайтесь, сир.
— Съесть человека! Что за мысль! — восклицал Судья, отворачиваясь и качая головой.
В другом конце комнаты Терикель разговаривала с Учителем. Он стал высоким худым мужчиной с застывшей на лице ухмылкой.
— Старейшина, я чувствую, тебя что-то беспокоит. Мы можем помочь?
— Драконам нужно что-то дать взамен. У меня ничего нет.
— О нет, у тебя есть одно важное дело, ты не в силах оценить, насколько оно важно. Драконы берут, люди делают. Ты не можешь понять то, что предлагаешь нам, поскольку не ценишь этого. Мы видим тебя такой, какая ты есть, а у тебя очень, очень низкое мнение о самой себе.
— Я не понимаю.
— Конечно, нет. Музыкант ценит тебя за теплое отношение к нему прошлой ночью, и он знает, что ты занимаешь высокое положение, и много училась. Но он не понимает в тебе другого: жрицу, ученого и мага.
— Чтобы понять ученого, нужно быть им.
— Именно, старейшина. Точно так же только дракон видит, какая ты на самом деле.
— Мне… не нравится смысл этих слов, — сказала Терикель.
— Но это так. А теперь, хотела бы ты помочь разрушить Стену Драконов?
— Для меня нет ничего желаннее.
— Тогда я произнесу особое заклинание.
— Что? — воскликнула Терикель, скептически улыбаясь. — Это так просто?
— Нет, вовсе нет. Я стану очень слаб, а ты, вероятно, умрешь. Предстоящие страдания ты не видела даже в своих самых ужасных кошмарах, и если тебе суждено выжить, ты изменишься навсегда.
Терикель молча обдумывала его слова. Подходящего ответа никак не находилось, и она кивнула, желая показать, что готова ко всему.
— Есть еще какие-то просьбы, с которыми я могу помочь? — спросил Учитель.
— Вы можете залечить раны в сердце человека? — грустно спросила Терикель. — Можете изменить прошлое?
— Нет, старейшина.
— Тогда вы можете вылечить очень больную девушку?
— Очень больную?
— Она умерла несколько месяцев назад. Она питалась только кровью смертных и их жизненной силой. Ее собственная кровь была холодной, и ее сердца не бились. Теперь она мертва. Более или менее.
— Мне кажется это абсолютно нормальным. Мои сердца уже пять тысяч лет не бьются.
— Но она не хочет быть такой, она хочет снова жить, — умоляюще произнесла Терикель. — Она скорее уморит себя голодом, чем убьет кого-нибудь, она очень слаба.
— Это та, которую при жизни звали Веландер?
— Да. Она — мой лучший друг и возлюбленная Эндри.
— Возлюбленная? Он, должно быть, очень терпелив. Ох! Но ты и Музыкант… Она, должно быть, тоже очень терпелива.
— Вы встретитесь с ней? Возможно, вы сможете помочь.
— Я уже ее видел. Ее небесное имя — «Вынуждающая».
Внезапно Терикель утратила самообладание и со всей силы бросила свою чашку с чаем на пол.
— Вы хоть слушаете меня, глупый старик? — грозно спросила она. — Ей нужна помощь, а все, что вы делаете — это жонглируете словами!
Учитель щелкнул пальцами, и Эндри с Уоллесом перестали существовать.
Эндри осмотрелся по сторонам и узнал берег и реку. Его окружала темнота, характерная для той области, что находится между жизнью и смертью. Мерцающая белая лодка походила на маленькие речные лодки в Альберине, и, когда она приблизилась, Эндри заметил, что перевозчица была не той, что раньше, однако вовсе не незнакомой ему.
— Мадам Джилли? — позвал Эндри, рассматривая красное платье и лицо перевозчицы.
— Эндри, что ты здесь делаешь? — закричала мадам Джилли, стараясь перекрыть шум темных волн, и с удивлением посмотрела на него. — Тебя нет ни в Отрывках, ни в Регистре!
— Думаю, я пока еще жив.
— Тогда почему ты здесь?
— Не могу сказать точно, я разговаривал с прозрачным драконом по имени Наблюдатель, потом очутился здесь. Но, мадам Джилли, вы живы!
— Ну, на самом деле, нет. Но я перевозчица.
— Вы чудесно выглядите!
— Спасибо, я сама придумала фасон этого платья. Оно отвлекает приходящих сюда. Умирать-то не особо приятно. Я перевозила Портера и Хартмана, они просили передать тебе привет.
— Вот это да. Как они?
— Ну, мертвы они, как и следовало ожидать. Поэтому радостно видеть кого-то живого, например, тебя.
Лодка уткнулась в черные камни на берегу реки, и Эндри взял багор у мадам Джилли и помог выбраться. Они обнялись, и Эндри испытал неожиданные ощущения от прикосновения живого, теплого женского тела. Но ощущения были знакомы.
— Ты испорченный мальчишка, — засмеялась мадам Джилли, забирая у него багор. — Ты не мог бы подумать об этом сейчас, если бы в твоей жизни не было других девушек.
— Да, правда, — признался Эндри.
Мадам Джилли взяла багор и заторопилась к группе теней, стоящих и сидящих на берегу реки.
— Я ненадолго, ко мне зашел старый дорогой друг, — начала она очаровательным голоском. Эндри заметил, что она отложила в сторону багор и теперь держала в руках палицу, окованную железом. Затем мадам Джилли без предупреждения швырнула палицу в пах одного из духов, наиболее массивного на вид.
— Урод, я заставлю тебя платить за то, что при помощи лжи и льстивых фраз пролез в мою постель, хотя моим последним любовником мог стать Эндри! — закричала она, бросившись в темную воду вслед за упавшим туда и скрючившимся Уоллесом.
Перед ним появилась огромная голова с узкими мерцающими глазами и громко произнесла: «В загробном мире купаться нельзя». Уоллес остановился, посматривая то на чудовище, то снова на мадам Джилли, пытаясь решить, кто из них страшнее.
— Если он попробует выбраться на берег, Чаварлеон, съешь его! — закричала мадам Джилли, свесив ноги в воду и держа палицу наготове.
Некоторые из духов мертвых начали хлопать в ладоши. Мадам Джилли поклонилась и, прежде чем вернуться к Эндри, послала им воздушный поцелуй.
— О боже, мне стало гораздо легче, — заявила она, взяв Эндри за руку, и повела его наверх по берегу, где сидели и терпеливо ждали своей участи призраки.
— А вы уверены, что можно бить духов? — спросил Эндри.
