Риск.Молодинская битва.

успокоить княгиню, которая, он знал это, извелась вся, его ожидаючи. По­слал он и за братом, чтобы поспешил тот в гости на пир радостный.

Однако князь Владимир не очень-то обрадовался, по­слушав брата. В требовании самовластца писать клятвен­ную грамоту он увидел не только обиду, но и грозное пре­дупреждение.

— Может, довольно потакать дьявольскому самодур­ству скомороха?! Сплотим бояр и встанем стеной за Вла­димира Андреевича. Полк царев пойдет со мной. Обидел крепко детей боярских царь, окружив себя дворянчика­ми скороспелыми.

— Негояс твой совет, брат. Негож. Мы присягнули го­сударю Ивану Васильевичу…

— Государю, а не скомороху, злобою пышущему, кровь безвинную льющему. Господь благословит нас на дело святое, праведное, отпустит грех клятвоотступничества, ибо сам самовластец нарушил клятву, дважды да­ваемую князьям, боярам, ратникам и всему народу. А ес­ли, брат мой дорогой, голову страшишься потерять, то я так тебе скажу: не теперь, так через год, через два или пять все одно ни тебе головы не сносить, ни мне. Иль не чуешь, все знатные роды под корень злодей рубит!

— Не о голове речь, — возразил Михаил Воротынский брату. — Не о ней. Ты вспомни, что отец наш перед кон­чиной говорил. Завет его вспомни. То-то. Царь перед Бо­гом в ответе, не нам его судить. Это — раз, — загнул па­лец князь Михаил. — Второе, — загнул еще один палец,

— не просто милость изъявил Иван Васильевич, вернув нам вотчину родовую, одарив еще и новыми, — царь порубежье российское мне вручил! Вот и прикинь, могу ли я от такого дела отказаться? Не царю худо сделаю, отка­завшись или службу правя через пень, через колоду, а хлебопашцам рязанским, тульским, мещерским, влади­мирским, московским, одоевским, белёвским, боров-ским — разве перечтешь, где кровавые ископоти ежегод­но, почитай, прокладываются. Мы с тобой свои уделы крепко оберегаем, людны села наши, пашни колосом полные, скот тучный, но везде ли такое? Вот что для ме­ня сейчас важно. Не голова важна.

— Ты думаешь, сладится все сразу, стоит тебе воеводствовать разумно и с прилежанием? Крымцы что, спать станут…

— Не думаю. Пройдут годы, пока по всему Полю горо­да укрепятся навечно, но начало тому положим мы с то­бой. Не сомневайся, брат, в нужности дела нашего. Не со­мневайся. А головы? На то воля Господа Бога. Воля госу­дарства. Давай-ка, осушим кубки пенные меда малино­вого иль вина фряжского и — за дело.

Словно ожидала этих слов княгиня, вошла в трапез­ную с подносом, на котором стояли кубки с медом мали­новым. Стройна, как тополь. Краса-девица на выданье, а не мать двоих детей. Сарафан розового атласа, оторочен-ный бархатом и шитый жемчугом, ласкал глаз нарядно­стью, а улыбка, счастливая, совершенно безмятежная, завораживала.

— Откушай, князь Владимир, что Бог послал, — ра­душно попотчевала она деверя198 , подавая ему кубок с ме­дом.

— Благодарствую, княгиня. — Князь Владимир встал и ласково поцеловал невестку. — Дай Бог тебе благодати Господней.

Пир начался принятой чередой, братья больше не пре­рекались, разговор переметнулся на семейные пробле­мы, о доходах с вотчин и уделов, о лошадях выездных и конях боевых — ладно шла беседа, кубкам с вином и ме­дом пенным уже был потерян счет, а хмель не брал пиру­ющих, так взбудоражены были они всем тем, что миновало, а более того тем, что ждало их впереди. И им даже в голову не могло прийти, что о будущем их в это же самое время ведут разговор Малюта Скуратов-Вельский и его племянник Богдан Вельский, которого Малюта стара­тельно приближал к царю. А чтобы остался тот разговор никому, кроме их самих, неведом, они уединились в ком­нату для тайных бесед, какую Малюта Скуратов имел у себя на манер царской.

— Нынче принят царем-батюшкой князь Михаил Во­ротынский с великой милостью. Главой государевой по­рубежной службы очинён. Ему же и создавать эту самую службу, объединив вотчинных порубежников. Что князь Михаил успешно исполнит царев урок, сомнения у меня нет, но тогда он, обретя полное доверие государя нашего, вновь вплотную приблизится к трону, основательно нас потеснив. Выгодно ли подобное нам?

— Что поделаешь? Государь — самовластец. Поперечь ему, в опале окажешься. Все потеряешь, чего достиг.

— Сколько я тебя буду наставлять? Не переча, а пота­кая его страстишкам, навязывать свое мнение.

— Все так… Сколько, однако, ты не навязывал, а Иван Грозный так и не повелел дознаваться в пыточной. Выходит, не навязал.

— Не скажи. Поручив князю создавать государеву по­рубежную службу, велел меж тем писать клятвенную грамоту, что не изменит отчизне и ему, царю всей Рос­сии. Условие такое: два-три поручительства за него бояр и одно святительское.

— Выходит, не впустую твое наушничество. Стало быть, есть резон продолжать. Но я-то что смогу? Я же не вхож к царю.

— Сможешь пособить. Не праздности же ради позвал я тебя. Ты расстарайся сблизиться с князем Михаилом Воротынским, будто весьма заинтересован в успехе его дела. Давай ему дельные советы, но главное, обещай по­мощь, если случится какая загвоздка. А их я обеспечу.

Выполнение тобой обещанного — на мне. Смогу и дум­ных бояр настропалить, и самого царя.

— Расстараюсь.

— Самое же главное вот в чем: царь обещал Михаилу Воротынскому очинить княжескими боярами по его спи­ску. И даже не своей волей, а волей думцев. Расстарайся сделать так, чтобы обязательно среди представляемых на княжеских бояр был Фрол Фролов.

— Исполню. Но, дядя, не станет ли такое ошибкой? Получит Фрол из рук княжеских боярство, может вы­скользнуть из наших рук.

— Молодо-зелено. В окончательном списке, представ­ленном на Думу, его не окажется, а царь подпишет на не­го отдельно жалованную грамоту. Очинит дворянином своего, Государева Двора. Мы покажем ее Фролу Фроло­ву, убедив его, будто князь забыл о нем, о его многих ус­лугах, но сами поставим условие: исполнишь наш урок — жалованная грамота в твоих руках.

— Ты говоришь так, словно уверен, что царь пойдет на такое.

— Уверен.

Он не сказал племяннику, что у него был уже разговор с Иваном Грозным о Фроле Фролове, о котором царь на­верняка помнил. Он еще раз предупредил племянника:

— Не провали задуманное. В списке для утверждения Думой, какой князь Михаил подготовит для думцев, Фрол должен быть обязательно. Обо всем остальном — моя забота.

Ничего не ведая о том сговоре, братья трапезовали почти до полуночи, а утром без прохлаждения поспеши­ли в Разрядный приказ, чтобы условиться, в какие пору­бежные вотчины и уделы послать гонцов, дабы прибыли воеводы и порубежники смышленые из нижних чинов; подьячие и писарь тут же писали подорожные, строго на­казывая ямским головам без волокиты менять гонцам коней, и уже к обеду князь Михаил Воротынский втол­ковывал дьяку и подьячему, специально для того выде­ленным, какие сведения из прошлых порубежных ему нужны. Молодой еще подьячий сразу же уловил суть просьбы и заверил:

— Не только списки из летописей сготовлю, но черте­жи слажу. От Змиевого вала'плясать начну.

— Как звать-величать тебя?

— Сын Логина именем Мартын.

— Сколько тебе времени, Мартын Логинов, надобно, чтобы завершить задание?

— Неделю, князь.

— Не мало ли?

— Мало, если спать ночами. Одно прошу, свечей бы сверх даваемых нынче выделили. Можно сальных.

— Своих пришлю, без волокиты чтобы. Восковых. Сколько потребно, столько и получишь.

— Благодарствую.

Подьячий даже не замечал, что начальник его, дьяк добротной полноты, оттого кажущийся осанистым, свер­лил выскочку недоброжелательным взглядом своих глу­боко упрятанных глаз-пуговиц.

— В срок, князь, все приготовлю. В лучшем виде, — твердо пообещал Логинов.

Не очень-то поверил обещанию подьячего князь, но, на удивление, тот действительно уложился точно в срок, представив к тому же не только списки из летописей и чертежи, но и былины о героях-порубежниках, память о которых осталась еще со времен до Христова Рождества. Более того, былины те подьячий не просто записал, но еще и поглядел на них по-своему.

С малых лет, да и позже, в зрелые уже годы Михаилу Воротынскому внушали одно: Святой Владимир, от кого пошел их род, жив в памяти народной не только потому, что крестил Киев, а более потому, что сумел оборонить Россию от печенегов, создав несколько защитных линий, надежно прикрыв многие города от Степи. Оттого он и стал Владимиром Красное Солнышко. Рассказывали вос­питатели его и о Змиевых валах, что за добрую тысячу лет до Рождества Христова опоясывали будто бы земли сколотов-днепрян, но о происхождении этих валов говори­ли по-разному. В устах одних рассказчиков разрубил-де злого Змея-Горыныча, губителя всего живого, пополам волшебный кузнец, а затем, захватив половины эти куз­нечными клещами, впряг их в огромной величины плуг, им же выкованный, и заставил пропахать заветную бо­розду, через которую был уже заказан путь Змею-Горы-нычу. Другие объясняли рождение Змиевых валов си-лойчародейства волхвов, которые с помощью треб умо­лили Берегиню199 оградить верных ее поклонников от злого ворога-разорителя. У подьячего Логинова Змиевы валы выглядели совсем по-иному и имели уже не былин­ную, не культовую, а земную основу.

Перво-наперво валы защищали сколотов-хлебопаш-цев не от какого-то неведомого зла в образе Змея-Горы-ныча, а от воинственных кочевников- киммерийцев200 , которые в те далекие времена ужасали многие государст­ва, соседствующие со сколотами-славянами. До низовий Дуная доходили киммерийцы, сея смерть, грабя безжа­лостно, уводя в полон всех, от мала до велика. Сколоты же, как доказывал подьячий Логинов, зело крепко засту­пали пути многоголовому огнедышащему врагу. И не только мужеством ратников, коими становился при нуж­де каждый пахарь, но и продуманной охраной рубежей своей земли.

Именно в этом и была главная важность отписки по­дьячего и приложенного к ней чертежа.

Любопытная имелась система обороны: Днепр — стер­жень, от которого шли валы по крупным рекам, в него впадающим. Слева эти валы были устроены по Конке, Са­маре, Ореле, Ворскле, Псёлу и его притоку — Хоролу, по Суле и ее притоку Оржице, по Трубежу, Десне и ее прито­ку Снову и по реке Сосне; справа — по Ингурее, Каменке, Мокрой Суре, Тясмине, Олыпанке и ее притоку — Гни­лой, по Роси и притокам ее — Роставы и Роставице, по Ирпеню, Тетереву, по Припяти и Березине. Но не только высокие земляные валы усиливали естественные препят­ствия для киммерийской конницы, но еще на удобных для переправы бродах были выстроены города-крепости, куда в случае опасности сбегались хлебопашцы-ратники, увеличивая тем самым число их защитников. Крепко оборонялись те города, разбивались о них конные лавы захватчиков, ибо многорядно они стояли и одолеть их было невозможно: обойдешь или возьмешь одну кре­пость, ан на пути — новая. Еще более крепкая.

Жившие разбоями киммерийцы не смогли понять, что нельзя одолеть днепрян, лезли и лезли на богатые хлебом, скотом и драгоценностями земли, несли огром­ные потери и, ослабев, не смогли устоять пред скифским нашествием.