Риск.Молодинская битва.

Скифы оказались разумней, остановили свой завоева-тельский порыв, испытав крепость рубежей сколотских, стали жить с днепрянами мирно, ведя с ними выгодную торговлю. Но мир тот сослужил недобрую службу: земля­ные валы и города-крепости разрушались за ненадобнос­тью, и когда сотни за три лет до Рождества Христова в степь пришли сарматы201 , то ни днепряне, ни прибежав­шая к ним уцелевшая часть скифов не смогли противо­стоять захватчикам. Восстановить оборонительные рубе­жи быстро не удалось, и пришлось сколотам и друзьям их скифам отступить в леса, за болота, где сарматские всадники не могли их достать.

Дорого обошлось славяноруссам их благодушие.

Подьячий Логинов без огляда перешагнул многие ве­ка. Степь за то время уже не раз сменяла хозяев, то нава­ливалась мощью, то ослабевала. Славяноруссы же, бо­рясь за выживание, объединяли свои племена, строили крепости на новых местах, удобных для обороны, и с се­веро-запада, и с юго- востока, под прикрытием тех крепо-стиц возводили большие города, крепли век от века, но Степь продолжала терзать славяноруссов, особенно сред- неднепровских. Пройдясь по тому времени как бы мимо­ходом, Логинов все же соединил непрерывающейся ни­тью весь опыт прошлых веков. И получалось, что не Вла­димир Красное Солнышко прозрел вдруг и понял, что мо­гучим и любимым народом князем станет тот, кто смо­жет основательно защитить Киевскую Русь от кровожад­ной Степи, где властвовали тогда разбойники-печенеги, жестокостью своей и алчностью на чужое добро ничем не отличавшиеся ни от киммерийцев, ни от сарматов, а дя­дя его — Добрыня Никитич.

Святой Владимир в конце концов согласился с довода­ми своего дяди (тут подьячий обращается к летописи до­словно) и: «Рече Володимир: «Се не добро, еще мало го­род около Киева» и нача ставить городы по Десне и по Въестре и по Трубежови и по Суле и по Стугне. И нача вы-рубати муже лучыпее от Словен и от Кривичь и от Чюди и от Витичь и от сих насели грады. Ее бо рать от печенег и бе воюясь с ними и одоляя им».

В последних словах летописца Михаил Воротынский увидел главный успех предприятия великого князя Вла­димира: не на полян, угличей и северян, кто жил в со­прикосновении с половцами и нес от них большие поте­ри, а более на тех, кто и в глаза-то не видел степняков, от­того и имел крепкое хозяйство и многолюдные села, воз­ложил Владимир Красное Солнышко основную заботу по строительству городов-крепостей, а затем и их оборону.

«Вот так и нынче нужно поступить: всем землям ука­зать, где рубить и по каким рекам сплавлять крепостицы для сторож, воеводских крепостей, погостов202 и станиц, а потом и заселять их, — с благодарностью к усилиям подья­чего Логинова рассуждал Михаил Воротынский. — Это очень важно, чтобы вся Россия взяла на свои плечи южные свои украины. Очень важно. Построить и заселить».

Воодушевившись тем, что найден стержень всех дел, князь Михаил Воротынский принялся рассматривать чертеж оборонительных линий, построенных при вели­ком князе Владимире, надеясь узреть что-то для себя по­лезное. Теперь он окончательно уверился в том, что отец их и они с братом, да и иные князья порубежных вотчин (каждый, конечно, на свой манер) не торили новые тро­пы, а шли по уже пройденным, иногда вовсе заброшен­ным, но не заросшим окончательно.

Этот чертеж, как и Змиевые валы, выполнен был с большим тщанием, имел к тому же пояснительные при­писки. Все оборонительные линии смотрелись как на ла­дони, и легко угадывался их главный смысл. По пяти рекам построил великий князь Владимир крепости. Четы­ре из них — левобережные притоки Днепра, пятая — правобережный приток. Все это предназначалось для вы­полнения одной и той же задачи.

Первый рубеж шел по Суле. В устье ее восстановлена была и расширена крепость-гавань Воин (название-то ка­кое!), дальше по правому берегу Сулы, вплоть до ее исто­ков, ставились крепости через пятнадцать—двадцать по­прищ203 друг от друга (тут Логинов пояснил, что поприще на семьдесят метров длиннее версты) с таким расчетом, чтобы сигнальные дымы одной крепости видны были в другой. Села и погосты приписывались к крепостям, хо­тя погосты сами по себе укреплялись стенами. Когда пе­ченеги налетали, пахари, смерды и челядь спешили с се­мьями за крепостные стены. Число защитников сразу вырастало в два, а то и в три раза. Спешила подмога и из соседних крепостей, а то и из самого Киева, оттого часто печенеги, бесцельно положив сотни ратников своих во время приступа, вынуждены были убираться восвояси, зализывать раны.

Еще об одном полезном опыте предков сообщил подья­чий в пояснении: перед удобными для переправы брода­ми через Сулу на левой ее стороне — вперед почти на по­прище и в бока по поприщу — густо разбрасывались три-болы. Ковали их большей частью в самих крепостях, но везли возами из Киева, Переяславля, Чернигова. Трех-шильный этот ежик всегда, как его ни брось, даже в бо­лотистую хлябь, одним острием торчит вверх, и стоит ло­шади наступить на него, трибола сразу же вопьется в ко­пыто.

На остальных рубежах триболы разбрасывали с опас­кой, и чтобы своим конникам не поранить бы ненароком боевых коней, там чаще устраивали волчьи ямы, а то и целые волчьи борозды.

«Ну, молодец Логинов! Расстарался. Триболы непре­менно нужно ковать. Без скудости, — твердо решил князь Михаил Воротынский. — Как же прежде не при­шло это в голову?»

Что ж, лучше поздно, чем — никогда.

Посульский рубеж, как передовой, не всегда, конеч­но, мог сдержать ворогов, если они налетали саранчовы­ми тучами. Оставив часть сил для осады крепостей, не­слись они в глубь Киевской Руси204 , тогда перед ними по Трубежу вставала рать порубежная, уже оповещенная дымами, и рать Переяславская.

Вроде бы крепкий замок, но великий князь Владимир не успокоился на этом, руководствуясь народной мудро­стью: чем только упыри не шутят, пока Род205 и Берегиня спят. На случай прорыва и этого рубежа, чего, в общем-то, исключить было нельзя, Владимир Красное Солныш­ко построил крепости по рекам Остру и Десне, чтобы с полной гарантией был бы защищен Чернигов, древний и богатейший город Киевской Руси.

А если на Киев повернут печенеги? Им один путь: брод под Витичевым. У брода же стоит мощная крепость с ду­бовыми стенами, с башнями, одна из которых — сиг­нальная — выше всех, дым при тревоге виден из Киева простым глазом.

Последний рубеж, полукольцом окаймлявший Киев, по реке Стугне: крепости Трепол, Тумаш и Васильев, а между ними и Киевом город-лагерь — Белгород.

«В несколько линий. Именно — в несколько. Не как у нас теперь лишь по Оке. Засеки, какие есть впереди, — не очень серьезная преграда, — переводил уже на себя князь Михаил Воротынский. — Логинову рисовать чер­теж сегодняшних засек нужно поручить».

Для порядка князь позвал дьяка. Только и на сей раз он не выказал никакой прыти в мыслях и никакого же­лания засучить рукава. Эка невидаль: князь-воевода. Не велика птица, чтоб услужить аки государю. Вчера лишь из Белоозера, а нынче гляди ж ты: подай ему то, подай это. Словно своих дел мало. Выручил вновь подьячий Ло­гинов, хорошо понявший желание князя и заверивший, что все сработает ладно. Сроку подьячий взял опять же всего неделю.

Уходя, посоветовал Михаилу Воротынскому:

— Погляди, князь, кого Владимир Святой в порубежники скликал.

— Обязательно, — пообещал Михаил Иванович. — Сейчас же это сделаю.

Он и сам собирался прочитать отписку подьячего о том, кого брал великий князь Владимир в порубежную рать и для охраны новых крепостей, а теперь с большей охотой взялся за чтение.

Ремесленников в служилые не неволил, им своего де­ла хватало по горло. Они ковали, гончарили, плотнича­ли, плели кольчуги. Вооружал и учил ратному делу ве­ликий князь киевский отобранных молодцов из людей, но особенно из смердов, которые были приписаны к пого­стам. Не гнушался изгоев208 . Им была открыта дорога не только в порубежники, но и в княжескую дружину. Не по роду-племени ставил князь Владимир также воевод больших и малых. Не одно боярство честил, а слал в кре­пости десятниками, сотниками и тысяцкими отличив­шихся разумом и храбростью в сечах, да и в мирные дни при сборах полюдья отроков, гридней, мечников и даже пасынков207 и милостников208 .

Всех, кого отбирал князь в порубежные крепости, на­делял без скаредности землей, холостым повелевал вен­чаться, семейным — брать с собой жен, детей и домочад­цев.

Это тоже весьма разумный ход: не только хлебопаш­цы, приросшие к земле, стали постоянными жителями тех в общем-то весьма неспокойных, но привольных для земледелия мест, а и все порубежники постепенно укоре­нялись на новых местах, обзаводились хозяйствами, и защищали они не только княжеские украины, но и свое, кровное, трудом и потом нажитое.

«Решит ли нынче государь по-разумному? Не станет ли чего опасаться либо скаредничать?»

Неделя прошла в беседах с прибывающими с украин порубежниками, и Михаил Воротынский убедился, что многие из них вровень с его верным стремянным Ники-фором Двужилом, а иные еще и живее умом. Особенно много советов давали, как усторожливей209 дозорить от сторож; иные советы были такими неожиданными для князя, ибо он всегда расчет делал на добросовестность служивых, на их бескорыстие и честность. Ан нет. Выис­кивались и такие дозоры, которые не любили вольных мест, более по лесам тропы тропили. А что из лесу уви­дишь? На ископоти, конечно, наткнуться можно, если крымцы или ногайцы сакмой пойдут, но после драки ку­лаками махать дело ли? Как за стремительными разбой­никами гоняться, когда они минуют засеки, Михаил Во­ротынский знал не по рассказам.

Молодой казак из мещерских украин без стеснения, при всех, резал правду-матку:

— Выберут сухое место в полуверсте за опушкой, раз­ведут костер, коней на траву пустят, вот тебе и — разлюли-малина. Весь день не тронутся с места, а то и ночь еще там же скоротают. У них одно на уме: станицы есть впе­реди, они, мол, оповестят воевод, если что. Только если малая ватага татарская идет, не враз станица ее почует, а татары что, они дым за пять верст унюхают, вот и обой­дут дозоривших в лесу бездвижно. Потом мы всем миром коней в мыло загоняем, товарищей в сечах теряем.

Казака поддержали многие. Особенно пожилой стре­лец венёвской сторожи:

— Батогами бить таких, а случись сакма пройдет или рати не углядят — смертью карать! — И переждавши одобрительные реплики сослуживцев, продолжил так же категорично: — Воеводам тоже бы наказать, чтобы на сторожи чаще наведывались, дозоры бы без своего глаза

не оставляли. Да чтоб незнаемо появлялись. А то собе­рется иной воевода в полгода раз, растрезвонит прежде еще о своих намерениях, свиту целую с собой повезет, что тебе князь светлый. Выходит в конце концов так: толи дозорить, то ли воеводскую свиту кормить-поить да

обихаживать.

Хотя и вел запись всех советов подьячий (Логинов сам вызвался участвовать в важных беседах, убеждая, что чертеж он подготовит в срок, ибо ночи длинные, а свечей в достатке), мотали на ус и братья Воротынские, уже представляя себе целые разделы боярского Приговора. А что нужен приговор Боярской Думы, одобренный само-властцем всей России Иваном Васильевичем, в этом Ми­хаил Воротынский уже не сомневался. Одним Разряд­ным приказом тут не обойтись.

— Путивльских севрюков, что по найму дозорят, гнать поганой метлой с порубежной службы. У них глав­ное изловчиться, чтоб поболее получить, да