помереть хочешь, что ли?
Через несколько мгновений они уже растворились во мраке проходного двора.
— Сволочи, — сплюнул Спиригайло. — Шпана! Совсем оборзели, проходу не стало.
Оказавшись на противоположной стороне улицы, он отдышался, сунул под язык валидол и продолжил прерванные размышления.
Да, шестьдесят восьмой год… Братская помощь советского народа и стран социалистического лагеря трудящимся Чехословакии.
Вслед за доблестными воздушно-десантными войсками и «нашими» немцами, на Прагу двинулись танковые колонны Прибалтийского военного округа. Завязались уличные бои, прошел слух о первых убитых и раненых.
Старшина Спиригайло был в отчаянии. Одно дело — браво докладывать на политзанятиях о «пролетарском интернационализме» и «западном реваншизме», а совсем другое — оказаться под пулями неожиданно свободолюбивых словаков и чехов.
А одним из первых в списке спешно формируемой для направления в Прагу команды связистов значился отличник боевой и политической подготовки Семен Свиригайло.
— Да чтоб вы все сдохли! — Определил он свое отношение к происходящему.
Ехать нельзя было ни в коем случае.
Во-первых — просто страшно.
Во-вторых — буквально за день до ввода войск получил старшина-сверхсрочник долгожданное направление на офицерские курсы. Что же теперь — и техникум псу под хвост, и дружба со штабными писарями, и мелкие услуги, оказанные им ради этого?
Нет, ехать под пули было никак нельзя…
— Выручай, — обратился Семен к приятелю и сослуживцу Дмитрию Левшову.
По общему мнению был Левшов замечательным парнем — отзывчивым, добрым, веселым. Дежурили они с Семеном в одну смену, а поднявшись из подземного бункера центра связи, также вместе дисциплинированно шли заниматься в клубные кружки художественной самодеятельности: пели, плясали, читали стихи о Родине…
Ездили по разным смотрам и концертам, ели чуть ли не из одной миски, иногда выпивали. Случалось даже — дело молодое! — навещали на пару не слишком стойких морально гарнизонных девиц.
К тому же, был Левшов не просто членом партии — а настоящим, идейным коммунистом. А потому никогда и не скрывал своего сотрудничества с офицерами Особого отдела, прозванными за глаза «молчи- молчи». Скорее, гордился…
Какие уж такие «особые» поручения КГБ доводилось ему выполнять Семену Спиригайло было неизвестно, однако стукачом Левшова почему-то никто из товарищей не считал. Даже наоборот. Поговаривали, что пару раз Дмитрий использовал свои «знакомства» в органах, чтобы помочь попавшим в беду или затруднительное положение сослуживцам.
И на этот раз приятель не подвел. Выслушал Семена, покачал осуждающе головой — но все же пошел куда следует. Замолвил кому-то словечко, и ни в какую Чехословакию Спиригайло не поехал: вместо него в списке сводной команды связистов оказался… сам Дмитрий Левшов.
И выполнял он там «братский интернациональный долг», пока Семен постигал военные науки на курсах младших лейтенантов.
Удивительнее же всего в этой истории то, что вернувшийся в часть при офицерских погонах Спиригайло, даже выбившись «в люди», не забывал, кому обязан своим благополучием. А может быть — и жизнью!
Тогда же, в конце шестидесятых, судьба свела его с молодым капитаном из политорганов по фамилии Заболотный. Валерий Максимович, имевший помимо образцово-показательной выправки ещё и тестя — генерала армии, надолго в заштатном гарнизоне не засиделся.
Он рвался в Москву, как немец зимой сорок первого.
И вскоре, уже майором, двинулся на повышение — правда, поначалу в Ленинградский округ, зато с переспективой. К новому месту службы Заболотный перетащил из части и кое-кого из «своих» людей: услужливого молодого офицера Спиригайло и сверхсрочника Дмитрия Левшова, который считался в области секретной спецсвязи незаменимым специалистом.
… Много лет прошло, прежде чем Семену Игнатьевичу представилась возможность хотя бы частично вернуть долг приятелю. В восемьдесят втором году сын Левшова, Виктор, вместе со своим родственничком Павлом Ройтманом устроил на родительской даче что-то вроде веселого загородного пикничка разумеется, с музыкой, выпивкой, девочками. На огонек заглянули местные подростки, что-то парни между собой не поладили, слово за слово…
Подавляющее численное превосходство в драке имели незваные гости. В конце концов, Ройтман предпочел убежать, а Виктор схватился за нож… Кто там и как разбирался — теперь не узнать, но на обоих братьев завели уголовное дело.
Узнав об этом, Спиригайло подсуетился — позвонил уже почти недосягаемому в армейской иерархии Валерию Максимовичу. Заболотный не отказал, и инцидент был исчерпан довольно распространенным в то время способом: сопляков распихали от следствия куда подальше. Виктор Левшов, по матери Рогов, поступил в училище железнодорожных войск, а бестолковый Пашка «загремел» на срочную службу в оркестр пограничного округа.
В знак благодарности Левшов-старший тогда пригласил Заболотного и Спиригайло в ресторан «Нарва». Осторожный Валерий Максимович, правда, отказался, сославшись на нездоровье, зато Семен прибыл вовремя и с удовольствием.
На угощение ушел весь месячый оклад Дмитрия Левшова — сидели приятели долго и капитально, по-офицерски. Выпито было столько, что уже «под занавес», что называется — лыка не вязав, подарил отец Виктора столь же пьяному Семену Игнатьевичу три увесистые серебряные монеты.
Спиригайло, как водится, пробовал отказаться, но приятель настаивал… При этом, Левшов уверял, что монеты — семейная реликвия, необыкновенной ценности исторической и достались ему от прадеда- священнослужителя.
Что-то такое Дмитрий говорил ещё про старинную икону с какими-то тайными знаками… Дескать, знаки указывают посвященным место захоронения огромных сокровищ — но вот где теперь эта самая икона, неизвестно.
Спиригайло особого внимания на пьяную болтовню приятеля не обратил. Он вообще мало что запомнил из того давнего вечера в ресторане «Нарва» — разве что, дрянной молдавский коньяк, да рожу метрдотеля, грозящего вызвать милицию.
Но потом…
Скатывался под уклон год восемьдесят седьмой — год пустеющих магазинов и растущих повсюду, как грибы, кооперативных ларьков. Оседлав унитаз в туалете своей малогабаритной квартиры, Семен Игнатьевич лениво перелистывал старенький номер журнала «Вокруг света».
Неожиданно, взгляд Спиригайло наткнулся на мутную, черно-белую фотографию, и довольное кряхтение сразу же оборвалось.
Подпись под снимком, небольшая статья… Всего-то одна страничка — но как круто перевернула она все его последующее существование!
Научно-популярный журнал информировал читателей о любопытнейших находках археологов на территории условного треугольника Черкассы-Чигирин-Табурище. В чиле прочего учеными и исследователями были обнаружены изображенные на фотографии серебряные византийские монеты. Автор делал несколько оригинальных и остроумных предположений о том, как бесценная находка могла оказаться в глубинных культурных слоях приднепровской степи…
— Мать их… в душу! — Выдавил из себя Семен Игнатьевич. Монеты на снимке как две капли воды походили на те, что когда-то по-пьяной лавочке подарил ему Левшов.
«Табурище — старинное поселение, на месте которого в наши дни раскинулся город Светловодск… — перечитывал статью абзац за абзацем Спиригайло. — Индустриальный центр, возникший при строительстве Кременчугской ГЭС, ныне популярное место туризма и отдыха… Пятьдесят тысяч
