— Угу.
Смущение Рогова не ускользнуло от проницательного взгляда Толика. Он с ухмылкой, но доброжелательно потрепал собеседника по плечу:
— Не гони, земляк! На зоне за волю не предьявляют. Но…
«Смотрящий» выдержал паузу и самодовольно крякнул:
— Это на зоне. А в тюрьме можно!
Виктор выжидающе молчал.
— Служил где?
— В Свободном. Недолго.
— А сам откуда?
— Из Питера.
Толик поднял брови:
— Питерских уважаю. Отличные ребята… в основном. Гордые, и в душу не трахаются.
Почувствовав непонимание собеседников, пояснил:
— Стукачей обычно среди них не бывает. И тихушников тоже… Их сразу видно: кто пацан, кто из мужиков, кто козел, а кто и «обиженный». Понимаешь?
— Понятно, — кивнул Рогов.
— Ни хрена тебе не понятно! — Рассмеялся Толик. — По тебе-то как раз и не видно ни черта…
В камере грянул дружный хохот — оказалось, народ внимательно прислушивается к разговору. Кто- то из обитателей камеры даже пошутил, но осторожно, без обидных и оскорбительных слов.
Громче и дольше всех смеялся сам Толик — так, что слезы на глазах выступили. Он не спеша достал из «майдана» аккуратно сложенный носовой платочек, смачно высморкался, откашлялся… Затем скомкал его и бросил через всю камеру в сторону «параши».
Платок не долетел — упал на пол.
Толик поморщился, сплюнул зло и произнес, глядя Рогову прямо в глаза:
— А что это у нас так в хате грязно? Слышь, земляк? Прибери-ка!
Виктор не пошевелился.
В кармане у него был спрятан обломок лезвия «Нева» от безопасной бритвы — ещё Болотов посоветовал ему всегда иметь при себе такое оружие. Один ловко нанесенный удар ладонью с зажатым между пальцев острием — и противник долго будет корчиться от боли, зажимая руками рассеченное лицо.
Сейчас, видимо, пришло время вспомнить «советы врача».
— Ну, я кому говорю-то? — Процедил Толик, и Рогов неожиданно понял, что обращаются уже не к нему.
За спиной Виктора общее настороженное затишье нарушил печальный вздох. Затем послышалось шуршание — видимо, кто-то встал с соседней шконки.
Еще не веря до конца, что на этот раз для него все обошлось, Рогов обернулся.
Немолодой уже зэк, которого все называли Месик, нехотя взял в руки швабру и начал подметать камеру.
— И шмотки свои перекинь, — распорядился «смотрящий».
— А куда? — Сьежился Месик.
— На атасе будешь теперь жить. У «параши»!
Пока заключенный переносил вещи на указанное место, Толик достал из вещевого мешка несколько пачек сигарет. Закурил сам, угостил Виктора, Ваську и Дядю.
Остальные бросил на стол:
— Это на всех. Грев с общака. — Он повернулся и окликнул Месика:
— Держи, тебе тоже… В тюрьме никто не должен быть забыт!
— А за что ты его так? — Не выдержав, поинтересовался Васька.
— Он ещё в Шимановске, в КПЗ, с «обиженкой» жил. Понимаешь?
— Да ну?
— Ел с ними чуть ли не из одной шлемки. Чифирил… Может, и ещё чего делал! — Толик вновь окликнул Месика:
— Что, верно? Или нет?
— Верно, — отозвался бедолага и ещё больше вжал голову в плечи.
— Знал, что с «дырявыми» живешь?
— Да.
— Ну и Бог тебе навстречу… С ними и живи теперь дальше. Сам путь свой выбрал, нехер жаловаться.
По камере прокатился возмущенный ропот. Кто-то крикнул:
— Завалить гниду мало!
— Всех мог под черту подвести. Всех заминехать…
— За стол общий садился, гад! Место правильного мужика занял.
— Через него, падлу, всю хату могли «обиженкой» обьявить!
— Успокойтесь, — Поднял вверх руку Толик. — Успокойтесь…
— Да как же теперь?
— С вас спроса нет, — обьявил «смотрящий». — Вы ведь не знали? Верно?
— Конечно не знали, — послышались со всех сторон обрадованные голоса обитателей камеры.
— Не знали, — подтвердил Росляков.
— Ну и все! Шабаш на этом. — Толик припечатал ладонью доски стола — Но на будущее учтите: хочешь жить мужиком — живи. Никто не тронет. Работай честно, вовремя долю в общак вноси… А если с «опущенными» якшаешься становись и сам пидором.
Глава 3
— Васька! Дрыхнешь, как сурок… Проснись.
Рогов склонился в проход между койками и тряханул приятеля за плечо:
— Проснись, говорю. Хорош харей в подушку упираться.
— Ну чего тебе? — Сердито буркнул Росляков. — Ходишь тут, бродишь… Ни днем, ни ночью покоя нет.
Все же он поднялся, босыми ногами нащупал под койкой тапочки, пару раз шкрябнул ногтями мошонку и лишь после этого приоткрыл глаза:
— Душно как-то, бляха… Опять шныри форточки позакрывали, падлы. Кто сегодня на котельной, не знаешь?
— Китаец.
— Тогда ясно.
Васька с трудом координируя движения потянулся к прикроватной тумбочке, мизинцем зацепил фарфоровую чашку с росписью «под Гжель» и чуть не пролив её содержимое, жадно сделал глоток:
— Чаек будешь? — Протянул он чашку Рогову.
Тот молча отодвинул её обратно, под нос приятелю:
— Хлебни еще. Может, очнешься наконец.
— Да ты вообще сдурел, Циркач! — Возмутился Росляков. — Сейчас, наверное, часа три ночи. Я спать хочу, как покойник!
— Васька… — с нажимом произнес Рогов.
— Ну, что?
— Вставай, говорю. Дело есть.
— Чего случилось-то? Быченко, что ли, хозяина завалил из-за бабы своей?
— Остряк!
