— «Орбит» с крылышками в одном флаконе!
— Что, сынок? Что?
— Нет, это я про себя, мама.
Пожилая, седая женщина замерла в дверях комнаты:
— Ты надолго, сынок?
— Не знаю! Нет… Дня на два, наверное.
Курьев в сердцах отшвырнул на кровать полураскрытую дорожную сумку и заметался:
— Ну, где же он? Ч-черт!
— Кто? — Засуетилась мать.
— Да радиотелефон этот чертов!
— Сынок, я его в секретер убрала… А то ведь, вещь дорогая, а валяется где попало.
— Мама! — Раздраженно произнес Курьев. — Сколько раз я тебя просил: не трогай… Не трогай ничего из моих вещей!
— Не буду, сынок, не буду…
Но Тимур уже не слышал её. Пробежавшись пальцами по кнопкам, он нетерпеливо дожидался длинных гудков.
— Мн-да? — Отозвался телефон голосом уверенного в себе мужчины.
— Валерий Николаевич? Это я.
— Слушаю.
— Вы меня узнали? Можете отвечать?
— Разумеется. Говори.
— Я хочу уточнить… — Курьев прошел мимо матери в коридор и даже прикрыл ладонью трубку:
— Налегке поедем? Или как?
— Никаких «или как»! — Отчеканил Болотов. — Понял?
Оба понимали, что имеется в виду: последнее время Курьев почти не расставался с пистолетом, привык к нему, и теперь без оружия чувствовал себя полуголым. Но на этот раз, видимо, придется оставить «ствол» дома тон шефа служил лишним тому подтверждением.
— Понял, Валерий Николаевич! Извините.
— Запомни, мы — друзья, свои в доску. Никакого рыка, никаких предьяв и наездов, все чтобы чинно-благородно, с улыбочкой…
— Постараюсь.
— Надеюсь, собрался уже?
— Сейчас выхожу. Минут через пять.
— И ещё одно… — сделал паузу Болотов. — Без глупостей!
— Хорошо. Конечно.
— Не опаздывай. Ладно, увидимся.
— Да, до встречи… козел старый!
Последние слова Тимур Курьев добавил, разумеется, уже отключив радиотелефон. Он повертел трубку в руках, потом отложил в сторону:
— Мама?
— Что, сынок?
— Если кто по этой штуке звонить будет — ты не отвечай. И двери никому открывать не надо, ладно? Сейчас время такое пошло, неспокойное. Да и вообще…
— Хорошо, сынок. Хорошо.
Женщина с боязливым уважением дотронулась до «нокии»:
— Может, выключишь его пока?
— Нет, нельзя. Не стоит. У меня тут определитель номеров с памятью, вернусь — узнаю, кто звонил.
Только сейчас он заметил, что мать потихоньку всхлипывает:
— Ну зачем ты? Зачем? Я же не надолго, не на край света… Так, по работе! В командировку.
— Будь поосторожнее, сынок.
— Ой, о чем ты! — Спрятал глаза Курьев. — Я туда и обратно, только бумажки всякие в Москву отвезу — и все…
— Тимурчик, ты только из поезда на станциях не выходи, а то отстанешь еще! И воду в вагоне не пей, в ней одни микробы.
— Мам-ма! — Застонал Курьев.
— Деньги припрячь хорошенько. Если спать ляжешь, сунь их под подушку, так надежнее. Из-под подушки не упрут!
— Не беспокойся, мама. Я уже давно не маленький.
— Для матери ты всегда маленький… На, вот!
— Что это? — Курьев взвесил на руке плотно упакованный в целлофан сверток.
— Тут тебе покушать, в дорогу.
— Ну, зачем… — смутился сын.
— Денежек-то хватит, Тимурчик?
— Хватит! Я командировочные получил, да ещё кое-что директор выписал. Под отчет, на непредвиденные расходы.
— Видать, хороший человек? Заботливый.
— Нормальный, — поморщился сын. — Обыкновенный мужик… Просто так положено.
Курьев сделал вид, что целиком занят дорожной сумкой.
Мать была единственным по-настоящему близким и дорогим Тимуру человеком. Необходимость лгать ей сильно угнетала, но что поделаешь? Больное сердце, неврозы… Да и вообще!
Ну как обьяснишь матери, что сын её вовсе не работник отдела сбыта фабрики, к примеру, «Красный лапоть» — а совсем наоборот? Что Тимур, вобще-то, людей убивает? Грабит их, калечит?
Что он — обыкновенный бандит средней руки, а уродливый шрам заработал не в стенах инструментального цеха, в вечернюю смену, а на улице, в темной подворотне. И что в «производственной травме» повинна вовсе не вылетевшая из патрона токарного станка заготовка, а стальной клинок ограбленной жертвы…
— Осторожнее, сынок, ладно?
— Хорошо, мама. Постараюсь!
Тимур торопливо, на ходу чмокнул мать в подставленную щеку и выбежал из квартиры…
Если, скажем, себя не жалеть, и обвеситься с ног до головы тяжеленными, набитыми до отказа хозяйственными сумками — а затем хорошенько оттолкнуться задницей от захлопнувшихся дверей трамвая номер двадцать пять, следующего не туда, а обратно… Если проделать над собой такое, то сразу же, как на крыльях, перелетаешь Лиговку и вливаешься в пеструю вереницу бредущих вдоль набережной Обводного канала граждан.
Некоторые из прохожих курят сигареты и папиросы. Но окурков в воду не бросают. Впрочем, даже если и захотелось бы им проделать подобное безобразие — никак! Отгорожен канал от людей широкой, выщербленной полосой асфальта, по которой нескончаемым и неустанным потоком течет в одном направлении с пешеходами городской транспорт.
Омерзительное зрелище…
Часть путников непременно сходит с дистанции у автобусного вокзала. Они торопливым ручейком вливаются в серое и невыразительное здание, а оставшимся приходится одолевать Новокаменный мост.
Впрочем, большинство пешеходов этого моста просто не замечает, с ходу ныряя под путепровод и поднимаясь чуть вправо, наискосок — в своеобразный, регламентированный, замкнутый мир вагонной части, обслуживающей Московское направление железной дороги.
Огромная территория, расчерченная паутиной стальных путей, вереницы пассажирских составов, административные здания в два ряда и скамеечки между ними…
