— В любом случае, мы задохнемся.
— Вероятно.
Внезапно Фрэнк добавил:
— Поступай, как знаешь, Джим, я дальше идти не могу.
Он шагнул на широкий лист, вздрогнувший от прикосновения, — и медленно побрел к попрыгунчику. Секунду Джим смотрел на них, а затем бросился следом.
Виллис восторженно их приветствовал:
— Фрэнк — хороший! Джим — хороший! Здесь тепло и хорошо всю ночь.
Солнце медленно исчезало за дальней дюной. Порыв ветра повеял на них вечерним холодом. Дальние края листьев поднялись и начали скручиваться.
— Мы еще можем выбраться отсюда, если прыгнем, — испуганно сказал Джим.
— Я остаюсь. — Фрэнк, тем не менее, с тревогой следил за приближающимися листьями.
— Мы задохнемся.
— Возможно. Замерзнуть еще хуже.
Внутренние листья скручивались быстрее внешних. Один из них, достигавший в ширину четырех футов и не менее десяти в длину, поднялся вверх позади Джима и начал скручиваться, пока не коснулся его плеча. Джим нервно оттолкнул его. Лист дернулся было назад, но затем вновь медленно двинулся к нему.
— Фрэнк, — завопил Джим, — они удавят нас!
Фрэнк тревожно смотрел на широкие листья, теперь смыкавшиеся везде вокруг них.
— Джим, — сказал он, — садись. Широко расставь ноги, потом возьми меня за руки, и мы сделаем арку.
— Зачем?
— Чтобы занять как можно больше места. Скорее!
Джим поспешил. Выставив локти и колени, они сумели образовать нечто вроде неровного шара, примерно пяти футов в попе-Речнике и чуть меньшей высоты.
Листья сомкнулись, казалось, ощупали их и охватили плотным кольцом, давление которого, однако, не было настолько сильным чтобы преодолеть сопротивление человеческих мускулов. Вскоре исчезли последние просветы между листьями, и они оказались в полной темноте.
— Фрэнк, — позвал Джим, — а теперь мы можем шевелиться?
— Нет! Дай возможность внешним листьям занять свое место.
Довольно долго Джим сидел тихо. Он знал, что прошло немало времени, поскольку успел досчитать до тысячи. Уже пошла вторая, когда Виллис шевельнулся где-то между его ног.
— Джим, Фрэнк, тепло, хорошо, да?
— Да, Виллис, — согласился он. — Как дела, Фрэнк?
— Думаю, теперь можно расслабиться.
Фрэнк опустил руки. Находящийся непосредственно над головой внутренний лист немедленно начал скручиваться и коснулся его. Он инстинктивно отмахнулся — лист вернулся на прежнее место.
— Уже становится душно, — сказал Джим.
— Не волнуйся, все в порядке. Дыши неглубоко, не разговаривай, не двигайся и тогда ты истратишь меньше кислорода.
— Какая разница, задохнемся мы через десять минут или через час? Мы сделали глупость, Фрэнк; как ни крути, а до утра мы не дотянем.
— Ну почему же? Я читал в одной книжке, что в Индии были люди, которые давали закопать себя в землю на дни и даже недели, и когда их откапывали, они еще были живы. Их называли «факиры».
— Мошенники, а не «факиры»! Я в это не верю.
— Говорю тебе, я читал об этом в книжке.
— Ты что, думаешь, что все, напечатанное в книжках, — правда?
Фрэнк ответил не сразу.
— Лучше, чтобы там написали правду, потому что это наш единственный шанс. А теперь помолчи, пожалуйста. Если ты и дальше будешь болтать, то израсходуешь весь воздух, и по твоей милости мы оба задохнемся.
Джим умолк. Единственным доносившимся до него звуком было дыхание Фрэнка. Он протянул руку и коснулся Виллиса — попрыгунчик втянул все свои стебельки. Теперь это был гладкий шар, видимо, погруженный в сон.
Дыхание Фрэнка вскоре перешло в тяжелый храп. Джим попробовал заснуть, но не смог. Полная тьма и все возрастающая спёртость воздуха огромной тяжестью давили на него. Он опять пожалел о своих часах, утраченных благодаря коммерческому таланту Смёзи. Если бы только знать, который теперь час и сколько осталось до рассвета — он чувствовал, что смог бы вытерпеть все это.
Постепенно он убедился, что ночь прошла — или почти прошла. Он ждал теперь зарю — одновременно с ее приходом должно было раскрыться гигантское растение.
Он ждал этого «в любой момент» в течение, как он определил, по крайней мере, двух часов, и в конце концов начал паниковать. Он знал, что уже поздняя осень; он также знал, что пустынная капуста на весь зимний период сворачивается шаром. Очевидно, их с Фрэнком постигла грандиозная неудача: они нашли приют в капусте в ту самую ночь, когда она окончательно закрылась на зиму.
Через долгих двенадцать месяцев, более чем через триста дней, растение раскроется навстречу весеннему Солнцу и освободит их — мертвых. Он был уверен в этом.
Он вспомнил о фонарике, подобранном в первом из найденных ими зданий для Проекта. Эта мысль показалось ему занятной, и он временно отвлекся от своих страхов. Он нагнулся, протянул руки за спину и попытался добраться до сумки, по-прежнему висевшей за плечами.
Листья над ним сомкнулись, ударом он заставил их вернуться на место. Он сумел нащупать фонарь, вытащил его и включил. Луч света ярко осветил тесное пространство. Фрэнк прекратил храпеть, моргнул и сказал:
— Что случилось?
— Я просто вспомнил о нем. Хорошо, что я захватил его, да?
— Лучше погаси его и ложись спать.
— Он не расходует кислород, а я так чувствую себя спокойнее.
— Может, ты и чувствуешь, но ты расходуешь больше кислорода, если не спишь.
— Возможно.
Внезапно Джим вспомнил о том, что пугало его до того, как он включил фонарь.
— Это не имеет значения.
Он изложил Фрэнку свои соображения о том, что они обречены навсегда остаться в этом растении.
— Чушь! — сказал Фрэнк.
— Сам ты чушь! Почему же тогда оно не раскрылось на рассвете?
— Потому что, — сказал Фрэнк, — мы здесь не больше часа.
— Что?
— Не больше часа. А теперь замолкни и дай мне поспать. И хорошо бы ты погасил фонарик.
Фрэнк снова положил голову на колени. Джим умолк, но свет выключать не стал. Так ему было спокойнее, а кроме того, те листья, которые постоянно стремились сомкнуться у них на макушке, теперь отодвинулись и расправились, плотно прижавшись к внутренней стороне следующего слоя листьев. Повинуясь присущему растениям бессознательному рефлексу, они сделали все, чтобы возможно большая часть их поверхности воспринимала свет фонаря.
Джим не стал предаваться размышлениям на эту тему, его сведения о фотосинтезе и гелиотропизме были весьма скудны. Он просто заметил, что при свете фонаря пространство вокруг них — как ему казалось — увеличивалось, и что скручиванье листьев стало доставлять куда меньше забот. Он прислонил фонарь к Виллису, который даже не шевельнулся, и попробовал расслабиться.
Похоже, что при включенном свете стало менее душно, и у него возникло ощущение, будто давление немного возросло. Он подумывал уже снять свою маску, но’ решил не делать этого. Вскоре, сам того не
