Основные черты характера любого героя формулировались изначально, детали — «прорастали в процессе». Обычно у каждого героя было несколько прототипов, но, скажем, Феликс Сорокин из «Хромой судьбы» — на 90 процентов АНС, а Малянов из «Миллиарда лет» — в значительной степени БНС.
Боюсь, таких законов, ОБЩИХ ДЛЯ ВСЕХ ПИСАТЕЛЕЙ, просто не существует. Например, для АБС одним из основных законов было неукоснительное сохранение достоверности описываемых людей и событий. Такое именно представление об «основном законе» характерно также и для множества читателей, и именно поэтому (в частности) у АБС оказалась такая большая аудитория. Однако, существуют (и всегда существовали) авторы, исповедующие совсем другой принцип — «фантастика должна быть фантастична», — они создают литературу совершенно иного вида, вкуса, стиля, и эта литература находит своих обожателей, хотя с точки зрения АБС это и не литература вовсе.
Теоретически — безусловно ДА. Практически — тут уж как получится в каждой конкретной ситуации.
Все высказывания Сорокина и Банева о процедуре творчества абсолютно автобиографичны. Муки — это нормальное состояние АБС, работающих над новым текстом. Иногда (редко) эти муки прерывались радостным, слегка истерическим хохотом — это когда одному из соавторов удавалось сказать что-нибудь забавное. Иногда (гораздо чаще) — бешеным спором, когда возникало «разночтение» и не удавалось быстро найти компромисс. Но «среднее» состояние — мука-мученическая, беспросветная и совершенно безрадостная. Но зато какое счастье, когда все позади, и АН со значительным видом взвешивает обеими руками готовую рукопись! Эти короткие минуты усталого счастья стоят всех мук и драк, вместе взятых.
Впрочем, некоторые вещи писались сравнительно легко. Например 1-я и 2-я главы «Понедельника». Или, скажем, «Попытка» (но уже после преодоления мучительнейшего кризиса). Или «Отель». Процедура работы, сама по себе, мало влияет на окончательную авторскую оценку получившегося текста. Например, «Улитка» — писалась мучительно трудно, и ценится авторами весьма высоко. Но «Град» писался ровно, без особых мук и кризисов, а стоит опять же среди лучших. «Малыш» писался трудно — ценится невысоко. «Отель» писался легко и даже с некоторым удовольствием — ценится низко. И т. д.
Это трудный вопрос. Мы задавали его себе и пятнадцать, и двадцать лет назад и никогда не находили единственного ответа. Тут всего было намешано понемногу: и ощущение долга («взялся за гуж — не говори, что не дюж»); и радость от ощущения, что ты делаешь нечто новое, небывалое до сих пор; и чисто спортивный азарт, стремление «прыгнуть выше себя»… А потом — восторг, который испытываешь, когда работа закончена и ты знаешь точно, что она удалась — это такая штука, ради которой стоит и помучаться. (Я сразу же вспоминаю известный анекдот про извращенца, который получал огромное наслаждение, когда промахивался молотком… э-э-э… скажем, по пальцу.) В общем, есть в писательской работе что-то от Большого Спорта — тысячи часов мучительных тренировок, воздержания, самоотказа — во имя одного мгновения счастья рекорда и победы.
О совпадении с мнением читателей думать вообще не приходится. Обычно спектр этих мнений — «от и до». Поэтому отслеживаешь только суждения уважаемых тобою и знакомых людей. Что же касается личного ощущения «удачи-неудачи», то тут бывает по-всякому, но ощущение огромного облегчения («сделал! довел дело до конца! преодолел! перемахнул пригорочек!») — это ощущение настолько преобладает, что все остальное кажется малосущественным.
Не знаю, о чем Вы говорите. Для нас всего важнее — создать достоверную картину реальной жизни. И «гармонии и красоты» будет на этой картине ровно столько, сколько обнаруживается этого добра в реальной жизни. То есть — немного.
Это не мистика (особенно в «Пикнике»), это, так сказать, «символика», безусловно несущая определенный, как правило, раскрывающийся в книге, смысл.
Снились. И сейчас иногда снятся. Особенно, если речь идет о текстах, над которыми работаешь сегодня, сейчас.
И то, и другое. Но «придумывать» приходится чаще. Увы. Это ОЧЕНЬ трудно. Особенно, когда уже напридумывал десять томов сочинений.
Мы всегда исповедовали принцип: писатель не тот, кто пишет; писатель тот, кого читают. Отсюда вывод: писание в стол — занятие не для профессионала, а для любителя. Разумеется, все начинают как любители. Сама мысль о том, чтобы опубликоваться, представляется поначалу чрезмерно дерзкой, дерзкой до неприличия. Но — аппетит приходит во время еды. Исписав гору бумаги, получив одобрение читателей, мнение которых ты уважаешь, становишься дерзким, а мысли о публикации — делаются привычными. И в конце концов, понимаешь: не боги горшки обжигают; чем черт не шутит; кто не рискует, тот не выигрывает… и т. д. И несешь рукопись в редакцию. И вот тут-то и начинается самое страшное.
Случаев использования сновидений было несколько, но сейчас я помню только два. Во-первых, это Красное Здание из «Града обреченного» — «дом, который пожирает людей». А во-вторых, фраза, которая всплыла во сне, и которую я кое-как нацарапал в темноте на клочке бумаги; утром, после редактуры она
