вполне серьезно. Ее никогда не целовали так искренне, так самозабвенно, так горячо за все ее двадцать девять лет.
Трейс Баллинджер не был похож ни на кого из тех мужчин, с кем ей доводилось встречаться. А его поцелуй — ни на один из тех поцелуев, что ей довелось испытать.
Его рот был совершенен.
Его губы были совершенны.
Его поцелуй был совершенен.
У Шайлер не было обыкновения целовать незнакомцев или даже хорошо знакомых мужчин. И уж, во всяком случае, не так. Не с полуоткрытыми губами. Не так, будто она изголодалась, а его рот был единственным источником насыщения. Не так, будто бы ей необходимо его дыхание в легких, чтобы дышать. Не так, чтобы ее груди напрягались под халатом, когда прижимались к его телу.
Она согрелась. Даже слишком. Она пылала. Пламя желания снедало ее тело, дразня, мучая, раззадоривая ее, доводя до безумия.
Она уже не была собой.
Так кто же она тогда?
Кто эта женщина, неистово отвечающая на поцелуй каждой клеточкой своего существа?
Шайлер не знала, смеяться ей или плакать, противиться поцелуям Трейса или умолять, чтобы он не останавливался, оттолкнуть его или прижаться к нему сильнее. Может, безумие передалось ей по наследству?
— Трейс? — Пока он не оторвался от ее губ, Шайлер не была уверена, что произнесла его имя вслух.
Его глаза были ярко-синего цвета, словно летнее небо на рассвете.
— Боже, до чего сладки твои поцелуи, — выдохнул он.
— Твои тоже.
Его глаза потемнели.
— Так бы и проглотил тебя.
Шайлер верила ему. Она дрожала от возбуждения и какого-то инстинктивного первобытного страха: слабая женщина, отданная во власть большого и сильного мужчины.
— Тебе все еще холодно? — спросил он.
— Нет, — ответила она с нервным смешком. — Скорее даже жарко.
— Да, ты такая горячая.
Она почувствовала, как румянец заливает ее лицо.
— Обычно мне говорят совсем иное.
— Что именно?
Она ответила прямо:
— Что я холодна, как ледышка. Что выражение «холодная, спокойная и невозмутимая» — это про меня. Что я надменная. Неприступная. Строптивая. — Она вздохнула. — Очень строптивая.
Все время, пока она говорила, Шайлер чувствовала, что ее напряженные соски через халат прижимаются к голой груди Трейса. Ее руки бродили по его обнаженной груди. Она ощупала его мышцы, провела рукой по жестким темным волосам, окружавшим маленькие темно-вишневые мужские соски и спускавшимся вниз до самого пояса его джинсов. Она провела кончиками пальцев по его коже, и он содрогнулся.
— Не верю ни единому слову, — пробормотал Трейс, оставляя огненную дорожку поцелуев на чувствительном месте у нее за ушком. — Может, снаружи ты и кажешься снежной королевой, внутри ты — раскаленная лава.
Шайлер захотелось очутиться на месте Трейса и посмотреть на мир его глазами, увидеть то, что видит он, почувствовать то, что чувствует он, ощутить, так ли он возбужден, как она сама.
Что это значит — быть мужчиной, возбужденным женщиной?
В Трейсе пробудилась страсть. Его возбужденная плоть была прижата к ее бедру. Его снедало пламя. Он целовал ее снова и снова и не мог насытиться. Будто такое насыщение вообще возможно.
Шайлер жадно приникла к нему, наслаждаясь прикосновением его губ, волнующими движениями языка, она стремилась ощутить его вкус, запах, осязать его.
Это была страсть.
Не бледное подобие страсти, которое она испытала в прошлом, — но отчаянное желание, ненасытный голод, неодолимое вожделение, пугающее притяжение к нему.
Она никогда не чувствовала ничего подобного, и это тоже пугало Шайлер. В этом была настоящая опасность.
Трейс по-настоящему опасен.
Где-то на периферии сознания у нее отложилось, что он в своем обычном облачении: линялые синие джинсы — и ничего больше. Щетина на подбородке и щеках напоминала наждачную шкурку. Трение его щетины об ее кожу было невероятно эротично. Шайлер открыла глаза и стала разглядывать дуги его бровей, благородный, даже какой-то выразительный нос и превосходной формы уши, плотно прижатые к голове.
— Ты просто невероятный, — прошептала она, откидывая голову назад и любуясь им.
Трейс хрипло рассмеялся. Шайлер чувствовала, как при этом сотрясаются его грудь и упругие мышцы живота.
— Бьюсь об заклад, ты говоришь это всем своим парням, — поддел он ее.
Шайлер провела языком по губам и сделала глубокий вдох.
— Каким ты был в детстве?
— Буйным.
— И?..
— Непослушным. — Она удивилась, когда Трейс подхватил эту тему безо всякого понуждения с ее стороны. — Трудным. Недисциплинированным. В общем, сплошное наказание. — Он снова рассмеялся, но вовсе не потому, что его это позабавило. — Думал, что я настоящий разбойник. Что знаю все. Что мне никто не нужен.
— Может, ты просто боялся?
— И это тоже. — Он поискал глазами ее взгляд. — А какой ты была в детстве?
— Высокой.
Он захохотал.
— И?..
— Мечтательной.
— О чем же ты мечтала?
Шайлер неожиданно смутилась. Запинаясь, она промямлила:
— Обо всем на свете.
Трейс, похоже, почувствовал ее смущение и решил не усугублять его.
— Когда я был мальчишкой и у меня не было ровным счетом ничего — черт побери, даже и того меньше, — я мечтал о девчонке, у которой есть все, как раз о такой, как ты. — Он был абсолютно серьезен. — Ты реальная, Шайлер Грант, или ты просто плод моего воображения?
— Я не плод твоего воображения, — уверила она его. — Я настоящая. Из плоти и крови.
Трейс готов был голову дать на отсечение, что она из плоти и крови. Он ощущал выпуклости ее груди и прикосновение сосков через ткань халата.
Он испытывал непреодолимое желание взять в ладони ее груди, почувствовать, как ее соски покалывают его ладони. Но он давным-давно усвоил, что мужчина не должен поддаваться искушению, чтобы не быть соблазненным.
Он хотел Шайлер Грант. Он не смог бы скрыть от нее это, даже если бы захотел. Его тело буквально кричало об этом. В конце концов, мужчина не может спрятать свое возбуждение. Оно бросается в глаза всем и каждому.
Он не собирался извиняться за свою эрекцию. Учитывая случившееся, это было вполне объяснимое, естественное и простое следствие их поведения.
