— Овцы.
— Это как «Бе-бе, черная овечка, есть ли у тебя шерсть»? — засмеялся он, цитируя известный детский стишок.
Шайлер снова кивнула:
— В большинстве старых поместий вдоль Гудзона раньше всегда разводили овец. Некоему Джону Армстронгу император Наполеон I даже прислал стадо мериносов в качестве свадебного подарка.
Трейс приподнял брови, искусно изобразив удивление:
— Сам Наполеон Бонапарт? У меня просто нет слов.
Шайлер не могла понять, шутит он или серьезен. Она тряхнула пышными волосами. Для первого мая было не по сезону душно. Как было бы здорово собрать волосы в «конский хвост», как в детстве!
— Ты знаешь, что некоторые из самых старых построек племени майя находятся на острове посреди Гудзона?
Трейс ничего об этом не слышал.
— Один богатый землевладелец из здешних мест раскопал на Юкатане целую древнюю деревню, разобрал ее по частям и перевез по воде на принадлежащий ему остров. Там ее собрали заново. Эти древние руины находятся там до сих пор, — сказала она, разглаживая пояс своих сшитых на заказ слаксов. — Естественно, подобное пренебрежение к изначальному местонахождению деревни сейчас сочли бы святотатством, но полтора столетия назад в этом не было ничего предосудительного.
Трейс провел рукой по волосам.
— Они грабили. Они мародерствовали. Потом делили награбленное.
Шайлер повернула голову и посмотрела ему в лицо:
— Кто «они»?
— Промышленные магнаты, которые наживались на строительстве железных дорог, сколачивали целые состояния на Уолл-стрит с помощью других темных делишек, а потом на эти грязные деньги строили роскошные поместья на берегах Гудзона.
— Они были такими же людьми, как и все остальные, — напомнила ему Шайлер, поднеся руку к горлу.
— Так ли? — Он пожал своими широкими плечами. — В свое время Джей Гулд подавил вспыхнувшее на железной дороге восстание — рабочие требовали паршивые девять долларов страховки в неделю. И это тогда, когда он сам зарабатывал по сто тысяч долларов за тот же срок.
В голосе Трейса было что-то такое, чему Шайлер никак не могла подобрать названия. Она облизнула губы и стала слушать дальше.
Трейс продолжал:
— Другой магнат-грабитель не долго думая потратил полмиллиона долларов на конюшню и застекленный внутренний двор, чтобы его лошади могли тренироваться в комфортных условиях, тогда как его рабочие жили в полной нищете. — Обращаясь больше к себе самому, чем к Шайлер, Трейс после паузы добавил: — Говорят, взрослые люди плакали от радости, когда узнали о смерти этого так называемого джентльмена.
— Как печально, — прошептала Шайлер.
Но Трейс еще не закончил:
— Еще при жизни Командора Корнелиуса Вандербильта всем было известно, что этот основатель железнодорожного дела преследовал своих горничных и не пропускал ни одной юбки, пока не стал слишком дряхл для подобных забав, даже если ему удавалось кого-нибудь залучить к себе. Марк Твен, например, говорил, что он не знает о Вандербильте ничего, за что того нельзя было бы пристыдить.
— Нравственность, как и ее отсутствие, не является отличительной чертой какого-либо класса, — возразила Шайлер.
— Я не говорю о классах. Я говорю о богатстве и чистой, беспримесной, неутолимой алчности, — ответил Трейс. — Разница огромная.
Шайлер бросило в дрожь.
— Ты говоришь так, будто лично пострадал от их проступков.
— Я потомок «династии» чернорабочих и нищих, как церковные мыши, фермеров, — провозгласил Трейс. — Что ты на это скажешь?
— Я скажу, что все эти люди давно умерли и похоронены, так же как и прежний стиль жизни.
— Не верь этому, милая. Богатые всегда были — и всегда будут — другими. — С этими словами Трейс рассмеялся, и от его смеха у Шайлер по спине побежали мурашки.
Шайлер ощутила, что Трейс Баллинджер может быть очень грозным противником. И что лучше быть на его стороне. И все же она просто обязана изложить факты в их истинном свете. В конце концов, Трейс не единственный, кто изучал американскую историю.
— А ты в курсе, что Вандербильт, как и Лиланд Стэнфорд[6], был сыном бедного фермера? — начала она. — Что Гарриман[7] и Джей Гулд не закончили даже средней школы? Что Коллис Поттер Хантингтон[8] подростком зарабатывал себе на хлеб, продавая часы? Все они выходцы из низших слоев, Трейс, никто не родился с серебряной ложкой во рту. Бедность, несомненно, стала одной из основных причин, пробудивших в этих людях жажду богатства и власти.
Трейс скрестил руки на груди.
— И что произошло, стоило им приобрести богатство и власть?
— Ну, говорят же, что абсолютная власть портит тоже абсолютно, — напомнила она ему.
— Возможно, ты и права, — уступил Трейс, немного смягчившись.
— Мир?
— Мир, — эхом отозвался он. — Думаю, для одного утра достаточно философских споров.
— Согласна, — сказала она.
Он многозначительно посмотрел на нее:
— Хочешь поговорить о той ночи?
— Какой ночи?
Трейса не ввел в заблуждение ее невинный вид.
— Той, когда мы встретились в беседке.
Слова застряли у Шайлер в горле. Наконец ей удалось выдавить из себя:
— Нет.
Нахмурившись, он опустил руки.
— Нам ведь все равно рано или поздно придется обсудить это.
— Лучше позже, — попросила она.
Трейс рассмеялся, и на этот раз это был веселый смех. Затем он медленно покачал головой.
— В таком случае, может, у тебя есть какие-нибудь вопросы насчет завещания Коры?
Шайлер почувствовала огромное облегчение. По крайней мере, дела Коры были вполне нейтральной темой.
— У меня нет вопросов, но я бы хотела знать, что она имела в виду, написав «пусть призраки покоятся в мире». У тебя есть какие-нибудь идеи на этот счет?
Трейс потер ладонью предплечье.
— Возможно, Кора и оставила для нас какой-нибудь ключ. Весь фокус заключается, естественно, в том, — произнес он, изогнув в насмешке свои темные брови, — чтобы найти его.
Шайлер была с ним полностью согласна.
— Грантвуд — необычный дом. Во-первых, он огромен. Во-вторых, он напоминает запутанную и сложную китайскую головоломку. — Она раздраженно вздохнула. — Искать что-то здесь — это все равно что искать иголку в стоге сена.
Трейс немного подумал.
— Наверное, нам стоит обратиться к миссис Данверз. Если у кого-то и есть ключ к разгадке, то только у нее.
Экономка сидела за кухонным столом и записывала рецепт салата из лобстера на чистый лист бумаги. Шайлер откашлялась.
