одного звука: А?
Конгден хмыкнул.
– Я спрашиваю, какого дьявола ты лыбишься?
С этими словами он, не отводя ствола от горла Дейла, поднял приклад к плечу.
Я не улыбаюсь.
Дейл стыдился дрожи в своем голосе, но чувство это было странно ослабленным, как будто не имело к нему никакого отношения. Сердце, казалось, вот-вот взорвется и разнесет в куски грудную клетку. Земля куда-то уплывала из-под ног, и Дейл боялся, что еще миг – и он упадет перед врагами на колени.
– Ах ты не улыбаешься! – рявкнул Арчи.
Крек чуть повернулся, и Дейл с удивлением отметил, что его стеклянный глаз больше настоящего.
– Заткнись, – бросил своему прихвостню Конгден.
Он поднял ружье так, что дуло перестало давить на горло Дейла – в том месте, куда оно только что упиралось, осталась лишь боль и, наверное, красная отметина. А дуло теперь смотрело прямо в лицо Дейлу.
– Ты и сейчас еще лыбишься, паскуда, – прошипел Ка-Джей. – А как тебе понравится, если я продырявлю твою сучью улыбочку?
Дейл покачал головой, но не смог убрать с лица кривую гримасу: рот словно свело судорогой. Правая нога заметно дрожала, а переполненный мочевой пузырь требовал опорожнения. Главное сейчас – устоять и не намочить брюки.
Ружейное дуло маячило не больше чем в десяти дюймах от его лица. Дейл и представить не мог, что оно может быть таким огромным. Черное отверстие словно заслонило все небо и затмило белый свет. Дейл смог даже определить, что ружье двадцать второго калибра, из тех, которые заряжают с казенной части, вставляя по одному патрону за раз. Хорошая штука для стрельбы по крысам на свалке – туда, наверное, и отправлялись эти двое скотов. Воображение уже нарисовало ему пулю, таящуюся в глубине ствола, поджидающую только удара, чтобы вылететь и впиться ему в язык, разбить зубы, ворваться в мозг. Он попытался припомнить, какие повреждения может причинить пуля двадцать второго калибра мозгу животного, но не сумел: из всего, чему учил его отец, когда они вместе отправлялись на охоту, в памяти осталось только то, что такая пуля может улететь на целую милю.
Дейл едва подавил желание спросить Ка-Джея, действительно ли ружье заряжено двадцать вторым калибром.
– Понравится, а, паскуда?
Ка-Джей слегка повел стволом, словно выбирая, по какому зубу ударить раньше.
Дейл снова покачал головой. «Может, стоит поднять вверх руки?» – мелькнуло в голове, но он не нашел в себе сил пошевелить хоть пальцем.
– Пристрели его! Пристрели его, Ка-Джей! – Голос Арчи дрожал не то от возбуждения, не то от какой-то странной похоти, а может, от того и другого вместе. – Убей этого стервеца.
– Заткнись! – резко бросил Конгден и с прищуром воззрился на Дейла. – Твоя фамилия, кажется, Стюарт, так, что ли?
Дейл кивнул. Ему казалось, что страх перед Конгденом, мучивший его в течение нескольких лет, злость и обида после побоев должны были привести их отношения к такой близости, что мысль о том, что Конгден не знает его имени, была просто непереносима.
Ка-Джей продолжал смотреть на него в упор.
– Ты вроде бы собирался рассказать, какого хрена ты тут шпионишь за нами да еще ухмыляешься мне в лицо… Или ты хочешь, чтобы я спустил курок?
Вопрос был слишком сложным для Дейла, и он смог лишь еще раз покачать головой, ибо самым главным сейчас, как ему казалось, было заверить, что он, Дейл, не хочет, чтобы Ка-Джей спустил курок. Совершенно не хочет.
Однако жест его был явно понят неправильно.
– Ну что ж, паскуда, ты этого сам захотел…
Решив, что наглый сопляк не желает с ним разговаривать, Ка-Джей взвел курок и прижался щекой к прикладу.
Дейл просто перестал дышать. Все внутренности словно замерзли. Он хотел закрыть руками лицо, но тут же подумал, что тогда пуля размозжит ладони еще раньше, чем вопьется в голову, и не стал этого делать. В этот жуткий момент он впервые отчетливо осознал, что означает смерть: ему уже не придется идти дальше по шпалам, не удастся пообедать сегодня вечером, он больше не увидит маму и не посмотрит по телевизору очередную серию «Морской охоты»;[45] ему даже не надо будет стричь лужайку перед домом в воскресенье или помогать отцу сгребать листья…
Смерть исключает всякую возможность выбора – он просто будет лежать рядом с рельсами, птицы станут выклевывать его глаза, словно это ягоды, а муравьи поползут взад и вперед по его языку. Да, никакого выбора, никаких решений – и вообще никакого будущего. Ничего. Его навсегда вычеркнут из списка живых.
– Пока-а, – с ухмылкой протянул Конгден.
Если ты сейчас спустишь курок, я продырявлю насквозь твою гнилую дыню! – неожиданно донеслось откуда-то из-за спины Дейла.
Конгден и Арчи даже подпрыгнули, будто кто-то напугал их в темной комнате. Ка-Джей чуть скосил глаза влево, но ружья не опустил.
Все еще не дыша, Дейл обнаружил, что, оказывается, может чуть повернуть голову вправо, чтобы посмотреть, кто же его спаситель.
Корди Кук вышла из леса и теперь стояла, упираясь одной ногой в траву, а другой – в насыпь. Двустволка была поднята, приклад твердо лежал на ее худом плече, и оба ствола в упор смотрели на Ка- Джея Конгдена.
– Кук, ты маленькая сучка… – высоким, срывающимся голосом начал было Арчи.
– Заткнись, – оборвал его Ка-Джей и невозмутимо спросил: – Что ты надумала, Корди?
Ничего. Просто целюсь из отцовских двенадцати калибров в твою прыщавую рожу, баран.
Голос Корди был, как всегда, тонким и хриплым, похожим на царапающий скрип мелка о старую грифельную доску, но абсолютно спокойным.
– Опусти ружье, дурища, – приказал Ка-Джей. – Это наши дела, и тебя они не касаются.
– Опусти ты свое, – в ответ велела Корди. – Положи его на землю и отойди на несколько шагов.
Ка-Джей снова взглянул на нее, словно прикидывая, как быстро сумеет перевести прицел на нее. Несмотря на всю свою благодарность Корди за вмешательство, Дейл в эту секунду от всей души надеялся, что Ка-Джей действительно повернет ружье в ее сторону. Все, что угодно, лишь бы перед его лицом перестала маячить эта ужасная черная дыра.
– А тебе что за дело, если я пристрелю этого маленького стервеца? – полюбопытствовал Ка-Джей.
Дуло все еще было не более чем в десяти дюймах от лица Дейла.
– Опусти ружье, Конгден. – Корди говорила тем же тоном, что и обычно в классе, – в тех редких случаях, когда она вообще открывала рот, – тихим, безучастным, скучающим. – Положи его на землю и вали отсюда. Потом, когда я уйду, вернешься и заберешь. Я не собираюсь даже прикасаться к нему.
– А я собираюсь пристрелить его, а потом тебя, маленькая сучка, – огрызнулся Ка-Джей.
Теперь он по-настоящему разозлился. Его прыщавое, испещренное отметинами от старых болячек, костлявое лицо сначала побелело от ярости, а потом сделалось синевато-багровым.
– А ты, Конгден, не забыл, что держишь в руках однозарядный «ремингтон»? – отрезала Корди.
Дейл снова покосился на свою спасительницу. Согнутый палец девочки плотно лежал на обоих курках древнего ружья – огромного, тяжелого, с пятнами ржавчины на стволах, с растрескавшимся от старости деревянным прикладом. Но Дейл не сомневался, что оно заряжено, и равнодушно размышлял о том, долетят ли до него дробины, когда Корди снесет голову Конг-дену.
– Тогда я сначала убью тебя, – прорычал Ка-Джей, но ствол в ее сторону не перевел.
Дейл видел, как напряглись мускулы на руках парня, и понял, что тот охвачен не меньшим страхом, чем он сам.
– А ну-ка разберись с ней, Арчи, – приказал Конгден. Крек на секунду заколебался, покрутил головой,
