в левой руке фонарик. А в правой руке мистер Грумбахер что-то нес. Что-то длинное, белое, мокрое…
– Он мертв? – спросила мама Дейла. Но вопрос был лишним: труп раздулся и был раза в два
больше нормального человеческого размера. Мистер Грумбахер кивнул.
– Возможно, он не утонул, – сказал он тем тихим, но не допускающим возражений тоном, каким, как часто слышал Дейл, говорил с Кевином. – Возможно, его отравили… или произошло что-то еще… Может, затянуло в трубу, когда заработал дренаж.
– Он принадлежал миссис Мун? – снова спросила мама, подходя поближе.
Дейл видел, как она вздрогнула.
Мистер Грумбахер пожал плечами и положил труп на траву, поближе к подъездной дороге. Дейл услышал глухой стук. Между острыми зубами вытекла струйка воды. Мальчик подошел ближе и ткнул носком тапочка тело.
– Дейл! – укоризненно произнесла мать. Он отдернул ногу.
Это не т-т-то, что я в-в-видел, – сказал он, пытаясь унять дрожь и говорить разумно. – Там был не кот. А это к-к-кот. – И он еще раз ткнул дохлого кота в бок. Мистер Грумбахер скупо улыбнулся.
– Там больше ничего не было, кроме ящика для инструментов и небольшой кучки мусора. Электричество включилось. Насос заработал.
Дейл изумленно посмотрел на дом. «Как же так? Ведь рукоятка рубильника была опущена… и показывала на ноль!»
Кевин спустился со ступенек и стоял поблизости, обхватив ладонями локти, как всегда делал, когда немного нервничал. Он посмотрел на бледное лицо Дейла, на мокрую одежду, на волосы, с которых стекала вода, облизнул губы, будто собираясь сказать что-то ехидное, но поймал предупреждающий взгляд отца и всего лишь кивнул приятелю. Затем тоже ткнул мокрого кота в бок, отчего у того изо рта вылилось еще немного воды.
– Я думаю, это кот миссис Мун, – повторила мама Дейла, будто это утверждение могло поставить все на свои места.
Мистер Грумбахер хлопнул Дейла по спине.
– Не расстраивайся, что ты немного струхнул. Наступить на дохлую кошку в темноте, да еще когда на фут воды… это напугало бы кого угодно, сынок.
Дейл хотел было отстраниться и сказать Грумбамперу, что он не его сынок и не из-за дохлой кошки он «струхнул». Но вместо этого просто кивнул. Во рту все еще чувствовался горький привкус воды, которой он наглотался в подвале. «Значит, тело Табби все еще там!» – Поднимайся. Пойдем переоденемся, – наконец сказала мама. – Мы можем поговорить об этом позже.
Дейл кивнул, сделал шаг к двери и остановился. Давай войдем через переднюю дверь?
Джим Харлен мчался через темноту, слыша, как сзади надрывно лают собаки и ревет мотор труповоза. Тот вроде затормозил на углу Депо-стрит и Брод-авеню.
«Он хочет отрезать мне путь!»
Аллея, по которой он сейчас ехал, шла с севера на юг, между сараями, гаражами и длинными лужайками позади домов, расположенных вдоль Брод-авеню и Пятой улицы. Дворы были огромные, дома стояли, окруженные кустарником и листвой, да и сама аллея была погружена в темноту из-за густых крон деревьев, смыкавшихся над ней и почти не пропускавших лунный свет. Харлен знал, что здесь миллион разных мест, где он мог бы спрятаться: стропила сараев, открытые гаражи, заросли кустов, сад Миллера слева впереди, пустые дома на Каттон-драйв…
«Именно этого они от меня и ждут».
Харлен направил велосипед к стоянке возле темного кипариса на аллее. Собаки прекратили лаять. Даже туман, повисший в воздухе, казался подозрительным: он был словно завеса между Харленом и далекими фонарями и как будто ожидал его решения.
И Харлен решился, гордо заявив самому себе: «Моя мама дураков не рожала».
Тяжело крутя педали, он пересек задний двор, проехал по чьему-то огороду, разбрызгивая в стороны комья грязи, потом, оставив темную защиту аллеи, резко свернул направо, прямо в лапы огромного Лабрадора, который так удивился, что даже забыл залаять.
Харлен пригнулся, в последнюю долю секунды заметив натянутую в качестве бельевой веревки проволоку, которая вполне могла оставить его без головы, вильнул влево, чтобы не врезаться в фонарный столб, при этом чуть не упал с велосипеда, поскольку левая рука все еще была в повязке, но удержался и помчался вдоль подъездной аллеи к дому Стеффни. Попавшийся ему навстречу темный сарай он объехал чуть не за милю и резко затормозил рядом со ступеньками, в четырех футах от ярко горящего фонаря.
В половине квартала отсюда темный силуэт труповоза с высокими бортами взревел двигателем и тронулся в направлении Харлена, в туннель ветвей, нависших над пустынной улицей. Фары не горели.
Джим Харлен спрыгнул с велосипеда, одним прыжком одолел пять ступенек и налег на звонок.
Грузовик наращивал скорость. Теперь он был уже не больше чем в двухстах футах, двигаясь по той же стороне широкой улицы. Дом Стеффни располагался в шестидесяти – семидесяти футах от обочины и был отделен от мостовой вязами, широкой лужайкой и несколькими клумбами. Но Харлен не мог бы почувствовать себя счастливым, даже если б их разделяли противотанковые надолбы и крепостной ров, заполненный водой. Он забарабанил по двери кулаком здоровой руки, в то же время нажимая на звонок локтем забинтованной руки.
Дверь широко распахнулась. На пороге в ночной рубашке стояла Мишель Стеффни, свет, падавший на нее сзади, делал почти прозрачным тонкий батист и создавал вокруг рыжей головки золотой ореол. В обычных условиях Джим Харлен постарался бы подольше насладиться таким зрелищем, но сейчас он пулей пролетел мимо нее прямо в холл. – Джимми, что ты… эй!
Харлен промчался мимо.
Мишель закрыла дверь и гневно уставилась на него.
Харлен помедлил около торшера, нервно оглядываясь. Он был дома у Мишель всего три раза – по одному разу в год, на ее дне рождения, который приходился на четырнадцатое июля и которому она сама и члены ее семьи придавали большое значение. Но он довольно хорошо помнил этот дом: большие комнаты, высокие потолки, широкие окна. Слишком много окон. Пока он ломал голову над тем, нет ли здесь ванной комнаты или еще какого-нибудь помещения с глухими стенами на первом этаже, но зато с многочисленными замками, на верхней площадке лестницы появился доктор Стеффни.
– Могу ли я вам чем-нибудь помочь, молодой человек? Харлеи тут же напустил на себя вид «сиротинушка-на-гра-
ни-слез», причем удалось ему это без особого труда, и рыдающим голосом почти без пауз выпалил:
– Моей мамы нет дома, и никого не должно было быть дома, но, когда я вернулся после бесплатного сеанса – его отменили, наверное, из-за дождя, – там, на втором этаже, была какая-то незнакомая дама, и какие-то люди преследовали меня на улице, и за мной погнался грузовик, и я… вы не могли бы помочь мне? Пожалуйста.
Мишель Стеффни смотрела на него широко раскрытыми голубыми глазами, склонив головку набок, с таким выражением, будто он только что напрудил лужу прямо в ее гостиной. Доктор Стеффни, одетый в брюки, жилетку, галстук и всякую такую ерунду, недоумевающе поглядел на Харлена, водрузил очки на нос, потом снова снял их и начал спускаться по лестнице.
Пожалуйста, повтори еще раз то, что ты сказал, – попросил он.
Харлен повторил это еще раз, делая ударения на самых волнующих местах. Какая-то незнакомая женщина была у него дома. (Он не стал упоминать о том, что она была мертвой и тем не менее ходила.) Какие-то парни в грузовике преследовали его. (Пока опустим тот факт, что это труповоз.) Его маме пришлось уехать по делам в Пеорию. (Делами это нельзя назвать, но и это уточнять не станем.) Он здорово испугался. (А вот это точно.)
В комнате появилась миссис Стеффни. Как-то Харлеи слышал от Ка-Джея Конгдена и Арчи Крека, что если хочешь узнать, какой будет твоя девушка лет через несколько, – ну, в смысле груди и все такое, – то посмотри на ее мать. Тут у Мишель Стеффни не было оснований для беспокойства.
Миссис Стеффни захлопотала вокруг Харлена. Она сказала, что прекрасно помнит его по предыдущим дням рождения, но он в этом усомнился: слишком много здесь было ребят, да и пригласили его только потому, что приглашали весь класс. И она настояла, чтобы он прошел в кухню выпить чашечку какао, пока
