Мысли крестьянина приняли другой оборот. Быть может, если существует надпись на стволе… то и маленькая девочка не вымысел?
Он не мог сказать наверняка.
Из головной части лагеря внезапно донесся гулкий треск автоматной очереди и возгласы солдат. Фрол мигом забыл про текст на дереве и уже собрался выскочить на дорогу, но вовремя вспомнил, что ведет тайную слежку.
Однако Калинин с Приходько тоже услышали выстрелы. Они бросились на их звук.
Фрол вышел из леса, абсолютно уверенный, что уходящие Калинин и Приходько не обернутся. Он перекинул винтовку из одной руки в другую и неторопливо отправился следом.
– Им наплевать на простых солдат! – говорил Сергей Вирский красноармейцу, который грелся у костра и прихлебывал чаек из помятой кружки. – О чем они думают? Строят планы разные, но о солдате мыслей нет! Вот приказали нам захватить высоту Черноскальная и бросили в это белое болото. А никто не догадался лыжи красноармейцам выдать! Потому и приходится снег сапогами месить. А поднимутся сугробы выше пояса – как дальше пойдем?
Видимо, красноармеец не желал слушать рассуждений Вирского и отвернулся. Это обидело Сергея, но он продолжил:
– Нет, офицеры и солдаты – они как разные классы. Как буржуазия и пролетариат… Они командуют, но разве все приказы ихние правильные? Нет. Сейчас что надо? Немец наступает. Его, значит, надо бить, давить! Душить за горло! А вместо этого мы приперлись в поганый лес.
Красноармеец поднялся и ушел, так ничего и не ответив. Вирский плюнул ему вслед. Тоже встал.
Руки зудели. Пальцам хотелось давить на спусковую скобу, чтобы каждый выстрел выплескивал на снег внутренности фашистов. Вирский понимал, что зуд этот не физический. Он связан с его мыслями. И остановить его невозможно.
Горбоносый солдат принялся нервно бродить взад-вперед, иногда повторяя: «Сволочи! Подонки!» Он не имел в виду кого-то конкретно, сказанное относилось ко всем. Он думал об одном и том же, заводясь еще больше.
Мимо прошел политрук.
– И политрук этот узкоглазый! – злобно прошипел Вирский, глядя исподлобья.
Политрук обернулся. Вирский спрятался за дерево.
Некоторое время Зайнулов осматривал дорогу, на которой расположились солдаты, затем пожал плечами и двинулся дальше.
– Командовать всякий может, – продолжал Сергей, говоря сам с собой. – А ты попробуй исполнить. Попробуй сделай! Рылом бы тебя в грязь, узкоглазый!
Но Зайнулов уже ушел и не слышал злобных речей.
Вирский отер пот с лица и обнаружил, что взмок, словно на улице стоял не мороз, а тропическая жара. Было трудно дышать. Он скинул ушанку, расстегнул шинель и с треском разорвал гимнастерку на шее. Легче не стало.
– Сволочи, – повторил Вирский в который раз, Это высказывание уже не было ругательством. Оно превратилось в присказку, вроде «япономать».
Вирский подошел к паре красноармейцев, ведущих вялый диалог.
– Будь ты командиром – ты раздал бы красноармейцам лыжи? – спросил он, обращаясь сразу к обоим.
Бойцы на мгновение замерли, а затем продолжили пустую болтовню об оставшихся где-то под Псковом жене, детях, собаке, тараканах в кладовке… Вирский сжал зубы. Пот разъедал глаза. Он зажмурился до боли, затем поднял веки.
Вновь посмотрел в чащу, в темноту. Когда он так делал, жар отступал, а мысли успокаивались… Что ему сделать, чтобы после того глупого взрыва снова стать самим собой?
Из темноты медленно появился глаз.
Вирский стал оглядываться по сторонам, стараясь привлечь внимание остальных, но никто не замечал этого. Никто, кроме него. Глаз в лесном мраке видел только Сергей Вирский.
– Я начинаю сходить с ума, – прошептал он.
Огромный глаз внимательно смотрел на горбоносого солдата. Создавалось впечатление, что он изучает человека. Под пристальным взором жар начал спадать, и Вирский почувствовал облегчение.
Он хочет убивать немцев, с ним никто не желает разговаривать, он медленно сходит с ума, потому что из леса на него смотрит огромный внимательный глаз. А всё из-за треклятой контузии. Что делать?
– Что мне делать? – спросил он у глаза, и в этот момент где-то впереди раздались дробные автоматные очереди.
Подгоняемый тревогой и теряющийся в догадках, Алексей Калинин бежал к переднему краю лагеря. Приходько ни на шаг не отставал от молодого лейтенанта. Выстрелов больше не было, но Калинин уже увидел место, где началась пальба.
Когда рота расположилась на привал, старшина выставил здесь аванпост из двух красноармейцев. Эти двое сейчас прятались за деревьями, подняв стволы «ППШ». Солдаты напряженно смотрели туда, где дорога исчезала в тягучей темноте и где в снегу были погребены немецкие вещи и оружие. Когда Калинин подбежал к часовым, Приходько прижал рукой его неосторожно поднятую голову, уберегая от случайной пули.
Оба упали в снег.
– Там немцы, – коротко сообщил один из часовых. Второй залег под соседним деревом.
