– Слышь, украинец! – окликнул Смерклый Николая Приходько. – Слышь, земляк, помоги мне в одном деле!
Приходько несказанно удивился, когда Фрол обратился к нему. До этого момента Николаю казалось, что Смерклый обиделся и затаил злобу. Крестьянин прятался, смотрел искоса, всё время что-то бурчал под нос. Но сейчас его лицо выражало искреннюю просьбу. Николай с радостью был готов помочь ему в любом деле, лишь бы тот не держал обиды.
– Там, – начал объяснять Смерклый, – на окраине леса кедр огромный растет. У него шишки с мою голову. Представь, украинец!
– Это какие же у этой шишки орешки! – подхватил мысль Приходько.
– То-то и оно! Я нашел, где в одном месте ветки ниже других опускаются. Но мне самому не достать. Я тебя подсажу, а ты наберешь шишек. Ребят накормим! Всем хватит!
– Здорово! – восхитился Николай.
Ему было приятно наблюдать за превращением Смерклого из алчного крестьянина в солдата, который прежде своего блага думает о других.
– Пойдем быстрее! – воскликнул Николай. Они зашагали к кедру, сразу возле которого начинались ряды берез, уходящие в глубь леса.
– Смотри-ка! – удивленно воскликнул Приходько. – Какая-то надпись вырезана на дереве!
– Не может быть! – убедительно разыграл удивление Смерклый.
– Надо же. – Приходько вплотную подошел к дереву и дотронулся до непонятных буковок на стволе. – Красиво как! Написано вроде по-русски, а прочитать нельзя.
Николай вдруг вспомнил, как молодой лейтенант рассказывал о странном тексте, который обнаружил на одном из деревьев. Приходько тогда посмеялся над этим, но теперь он видел текст собственными глазами.
Правда, Калинин упоминал еще о чем-то… Из леса раздался негромкий детский плач. Николай вздрогнул и поднял голову. По спине пробежал холодок. Смерклый внимательно смотрел на солдата.
– Ты слышал? – спросил Николай.
Фрол отрицательно покачал головой. Сейчас обманывать не пришлось, он действительно ничего не слышал. Смерклый не отрывал глаз от тревожно смотрящего в лес Приходько, ожидая его дальнейших действий. Кажется, украинец уже забыл про гигантские кедровые шишки.
– Микола! – вдруг раздался из сумрака леса грустный зов. Непреодолимая тоска накатилась на Николая, потому что он узнал этот голос. Уже порядком забытый, погребенный глубоко в памяти, он всё-таки оставался главным голосом из его детства…
– Не может быть, – пролепетал Приходько.
Он встал у подножия кедра, пристально вглядываясь во мрак.
– Ты слышал? – спросил он Смерклого.
– Что? – произнес Фрол, руки которого опять задрожали, выдавая сильное волнение. Но Приходько не смотрел на сослуживца.
– Какая-то девочка позвала меня из леса, – сказал Николай. – И кажется… это моя пропавшая сестра.
– Неужели? – промолвил Смерклый, трясясь от страха, но изо всех сил стараясь не выдать себя. – Я ничего не слышу.
Приходько с досадой покачал головой и шагнул под сень. Затаив дыхание, Смерклый смотрел, как Николай стал пробираться между деревьев.
– Аленушка? Неужели это ты? – донеслось до Фрола. Повисла пауза, и Приходько продолжил: – Я иду к тебе!..
– А теперь нужно живо убираться отсюда, – раздался из-за деревьев голос Сергея Вирского. Смерклый вздрогнул от неожиданности.
– Чего ты тут делаешь?
– Пошли быстрее!
– Я хочу увидать, что будет, – попросил Фрол.
– Оставаться опасно. Поверь мне.
– А где не опасно?
– Нам с тобой нужно уйти вперед по просеке, как можно дальше от этого места. Быстрее!
Смерклый воровато оглянулся и нырнул в лес, следуя за Вирским.
Николай двигался среди берез на голос, зовущий его из темноты.
– Аленушка! – с болью воскликнул он и услышал, как снова из-за деревьев раздался детский плач.
Аленушкой звали его младшую сестру, которая в десятилетнем возрасте пропала в смутные годы Гражданской войны. Их семья бежала с хутора, спасаясь от казачьих погромов. Отец не разделял взглядов ни красных, ни белых. Он просто пытался сохранить семью. Железнодорожная станция, откуда они собирались отправиться в Тулу, была забита тысячами беженцев. Николай держал сестренку за руку, а его, в свою очередь, за руку держала мать. Отец нес тюки с небогатыми пожитками, которые удалось сохранить. Люди набивались в поезда настолько плотно, что из-за тесноты не оставалось даже места для прохода.
