Распределение по группам заняло много времени и выкало много шума и добродушной толкотни:
— Поляки — сюда! Чехи — вон туда! Эй, греки! Итальянцы — вам здесь стоять!
Но вот эта растасовка кончилась, каждая группа выделила по одному человеку, достаточно понимавшему по-английски, чтобы служить переводчиком, и Хал начал свою речь. Не успел он произнести несколько фраз, как поднялось настоящее вавилонское столпотворение. Все переводчики бросились одновременно переводить во всю силу своих глоток. Это было похоже на парад, в котором все оркестры скопились в одном месте. Сперва Хал растерянно замолчал, потом расхохотался: слушатели во многих группах подхватили его смех, ораторы в удивлении перестали говорить, потом тоже начали смеяться. Веселый хохот перекатывался в толпе, общее настроение мигом изменилось: гнев и решимость уступили место бесшабашной веселости. Хал получил первый урок, как надо обращаться с этими полчищами ребячливых людей с изменчивыми настроениями и бурной сменой чувств.
Затем, договорив до конца, Хал развел группы подальше одну от другой и попросил переводчиков разъяснить своим соплеменникам смысл его слов. Но тут возникло новое затруднение: как проверить все эти потоки красноречия? Как удостовериться, что его выступление не искажено? Олсен предостерегал Хала против хозяйских шпионов, которые, прикинувшись рабочими, втираются в доверие к массам и подстрекают их ко всякого рода бесчинствам. А уж посмотреть на переводчиков, так испугаешься их вида и поневоле подумаешь, что очень уж странно звучат твои мысли на их языке!
О чем, например, ораторствует там грек, похожий на сумасшедшего, со страшными лохмами и дикими глазами, неистово колотящий себя кулаками в грудь?
Этот грек стоял на бочке, освещенный двумя рудничными лампами, а вокруг толпилось с полсотни его соотечественников. Он яростно жестикулировал, грозил кулаками, взвизгивал и завывал. Обеспокоенный Хал поймал другого грека, говорящего по-английски, и стал расспрашивать, о чем толкует оратор; выяснилось, что о внедрении законности в Северной Долине!
Хал наблюдал этого темпераментного человечка и думал: «Ну и акробат!» Он то откидывал назад плечи и колесом выпячивал грудь, едва не падая с бочки, — в это время он говорил, что шахтеры получат возможность жить по-человечески: то сгибался в три погибели и, свесив голову, оглашал воздух стонами — при этом он объяснял, что с ними произойдет, если они сдадутся. Он запускал пальцы в свою черную шевелюру и отчаянно теребил и рвал на себе волосы; потом резким движением вытягивал руки, показывая слушателям пустые ладони; и опять начинал рвать волосы с такой силой, что становилось больно на него смотреть. Хал спросил, что все это означает, и получил такое объяснение:
— Он говорит: «Поддерживайте профсоюз! Дерни за один волос — сразу вырвешь. А попробуй дернуть всю копну — ничего не вырвешь!»
Как тут было не вспомнить Эзопа с его баснями?
Том Олсен рассказывал Халу, как профсоюзные организаторы воспитывают эти невежественные полчища. Надо без конца твердить одно и то же, пока даже самые тупые из слушателей не поймут, что спасение и сила рабочего класса в солидарности.
Когда многоязычные ораторы наговорились до полного изнеможения, все группы снова собрались толпой у груды шлака, и Хал повторил всю свою речь с самого начала, пользуясь только теми односложными словами, которые входят в особый жаргон, весьма распространенный среди шахтеров; иногда он подкреплял свою речь словацкими, греческими и итальянскими словечками, которые подцепил у шахтеров. Временами его красноречие вновь вдохновляло кого-нибудь из переводчиков, и ему приходилось пережидать, пока тот не бросит своим соплеменникам несколько изволнованных фраз. Он мог не беспокоиться, что наскучит своим слушателям: то были терпеливые многострадальные люди, а к этому делу они подошли с беспредельной серьезностью.
Итак, у них будет профсоюз. Они оформят его по всем правилам, выдадут членские билеты и изберут голосованием местное руководство. Все это им постепенно объяснил Хал; не стоит даже начинать, если они твердо не решили навсегда сохранить свою организацию! Рабочим предстоит выбрать по представителю от каждой из наиболее многочисленных национальных групп. Эти представители соберутся и выработают список требований, который будет рассмотрен и утвержден на общем собрании, а затем предъявлен хозяевам с предупреждением, что, пока эти условия не примут, ни один углекоп Северной Долины не спустится в шахту.
Джерри Минетти, великий знаток профсоюзных дел, посоветовал Халу немедленно записать рабочих в члены союза. Он учитывал психологический момент: ведь каждому рабочему придется выступить вперед и назвать свою фамилию. Но как всякие начинающие профсоюзные организаторы, они сразу столкнулись с обычным затруднением — отсутствием средств. Для записи необходимы карандаши и бумага, а Хал выпотрошил свои карманы, чтобы дать на дорогу Джеку Дэйвиду. Пришлось занять у кого-то четвертак для этой покупки. Уполномоченные проголосовали за то, чтобы каждый рабочий, записываясь в профсоюз, внес по десять центов; если они хотят получить помощь извне, им предстоят также телеграфные и телефонные расходы!
Был избран временный комитет, куда вошли Тим Рафферти, Уочоп и Хал. Этой тройке поручили хранить списки членов и деньги и вести все дела до следующего общего собрания, назначенного на завтра. Затем для охраны комитета выделили дюжину наиболее верных людей, обладавших к тому же мощной мускулатурой. Тем временем из лавки вернулся посланец с блокнотами и карандашами. Рассевшись на земле, переводчики при свете рудничных ламп начали записывать фамилии всех желающих вступить в профсоюз, причем каждый по очереди клялся поддерживать дисциплину и солидарность. Покончив со списками, объявили перерыв до следующего утра, и шахтеры разошлись по домам с таким радостным сознанием своей силы, какое мало кто из них испытывал за всю свою жизнь.
8
Члены комитета вместе с личной охраной перекочевали к Ремницкому и расположились на полу в столовой. Никто на них не нападал; и пока многие из них мирно храпели, Хал с небольшой группой людей сел составлять список требований, который решено было наутро предъявить хозяевам. Договорились, что Джерри с утренним поездом отправится в Педро, чтобы рассказать обо всем Джеку Дэйвиду и профсоюзному руководству. Пусть только Джерри помнит, что шпики Компании наверняка будут выслеживать профсоюзных работников; поэтому Хал советует ему пойти сначала к Мак-Келлеру и попросить старика устроить ему встречу с Большим Джеком у себя дома. Мак-Келлер должен также связаться по междугородному телефону с редакцией «Газетт» и сообщить Билли Китингу о забастовке.
Халу пришлось обдумать добрую сотню таких дел. От всего этого у него голова шла кругом, и в результате, когда он, наконец, прилег, то никак не мог уже заснуть. Он думал о хозяевах — что-то они сейчас предпринимают? В эту ночь они, конечно, не сомкнут глаз.
Затем завертелись мысли о друзьях из поезда Перси Харригана и о том, в какую невероятную историю он влип.
Он громко и не без горечи рассмеялся, вспомнив тщетные усилия Перси увезти его из Северной Долины. А бедная Джесси! Что он теперь ей скажет!
В эту ночь хозяева не дали о себе знать. Наступило утро, и забастовщики поспешили к месту, где было назначено собрание. Многие даже не успели позавтракать. Лохматые и нечесаные, тревожно поглядывали они друг на друга; неужели это правда, что вчера вечером они были такими смельчаками? Когда они увидели, что комитет вместе с личной охраной уже находится на своем посту и готов приступить к дальнейшей деятельности, они снова прониклись великолепным чувством солидарности, придавшим им накануне мужество. Снова пошли речи, одобрительные возгласы и пение, и тут сбежались все, кто проспал или, может быть, струсил. Движение вспыхнуло с новой силой; почти все мужчины, женщины и даже дети Северной Долины были налицо.
Пришла Мэри Берк после ночи, проведенной в госпитале.
Она выглядела измученной и усталой, но боевой дух в ней не угас. Она рассказала, что беседовала кое с кем из больных. Многие уже подписали бумаги, которыми Компания предохраняла себя от всякой угрозы судебных исков. Но остальные отказались подписать, и Мэри яростно уговаривала их не сдаваться.
