— Джо, стащите его оттуда! С ума он, что ли, сошел? Что он делает? Нас выгонят из поселка и не дадут ни гроша! Куда мы денемся? Пресвятая дева, что с моим мальчиком? Что с ним?
Она снова принялась взывать к Тиму. Может, он и слышал ее крики, но он даже бровью не повел. Тим шел на штурм Версаля!
Кто-то закричал, что надо идти к госпиталю и защитить пострадавших от «проклятых адвокатов». В этом уже была определенная цель, и толпа двинулась туда. Хал пошел в задних рядах с женщинами, детьми и самыми робкими мужчинами. Он заметил несколько конторщиков и других служащих. Потом перед ним мелькнул Джефф Коттон, который давал своим людям приказ запастись оружием.
Прибежал Большой Джек Дэйвид вместе с Джерри Минетти. Хал отвел их в сторону, чтобы посоветоваться. Джерри весь горел. Наконец-то наступил час возмущения, которого он ждал столько лет! Почему же товарищи не произносят речей, не руководят людьми, не организуют их на борьбу!
Джек Дэйвид не был уверен в правильности такой тактики. Надо посмотреть, насколько серьезна эта вспышка.
Джерри ответил ему, что в их воле придать движению то качество, которое они захотят. Ведь если они возглавят это дело, то поведут за собой рабочих и сумеют их сплотить. Разве не этого добивается Том Олсен?
Нет, возразил ему великан валлиец, Олсен старается организовать людей тайно, считая это подготовкой к общему восстанию во всем районе. Это совсем непохоже на открытый бунт, вспыхнувший в одном лишь месте. Может ли такое движение рассчитывать на успех? Если нет, то глупо и ввязываться, — они этим только добьются своего изгнания.
Джерри обратился к Халу: каково его мнение?
Итак, Халу все-таки пришлось высказаться. Ему трудно судить, ответил он. Он так плохо разбирается в рабочем движении. Именно для того, чтобы учиться, он и приехал в Сёверную Долину. Трудно советовать рабочим мириться с тем обращением, которому их подвергают, но, с другой стороны, всякому ясно, что неудача обескуражит всех и после этого организовать народ станет еще труднее.
Эти соображения Хал высказал открыто, но в его душе таилось еще много такого, чем он не мог поделиться ни с кем. Ведь не скажешь же прямо этим людям: «Я ваш друг, но в то же время дружу с вашими врагами. В этот критический момент я не могу решить, кому мне присягнуть на верность. Семейные традиции связывают меня с вершителями ваших судеб, вдобавок я очень боюсь огорчить свою невесту!» Нет, он не мог произнести таких слов! Он чувствовал себя предателем и боялся смотреть в глаза своим товарищам. Джерри знал, что он каким-то образом связан с Харриганами, и, вероятно, сообщил об этом всем остальным. Надо полагать, они обсуждали этот вопрос и строили всевозможные предположения. А вдруг они заподозрили, что он шпион?
Вот почему Хал вздохнул с облегчением, когда Джек Дэйвид, наконец, твердо сказал, что они только сыграют на руку врагу, если дадут преждевременно втянуть себя в борьбу. Необходимо посоветоваться с Томом Олсеном.
— Но где он, Том Олсен? — спросил Хал.
Дэйвид ответил, что в тот день, когда Хала выгнали отсюда. Том взял расчет и отправился в Шеридан, где находится профсоюзный комитет, с докладом о положении в Северной Долине. Вряд ли он сюда вернется. Здесь он свое дело сделал: сколотил небольшую группу и посеял семена возмущения.
Долго судили и рядили, у кого бы получить совет. Телефонный разговор из Северной Долины исключается, потому что каждое слово будет подслушано. Но вечерний поезд в Педро отходит через несколько минут, и кто-нибудь должен туда поехать, сказал Большой Джек. От Педро до Шеридана всего пятнадцать — двадцать миль. А там, несомненно, найдется кто-нибудь из руководителей союза, с которым можно обо всем поговорить. Наконец, почему не позвонить из Педро по междугородному телефону в Уэстерн-Сити? Надо уговорить кого-нибудь из руководителей союза, чтобы он выехал ночным поездом в Педро. Он уже наутро будет там.
Хал, все еще надеявшийся уклониться от активности, предложил поручить это Джеку Дэйвиду. Каждый вытряхнул содержимое своих карманов, чтобы собрать Джеку на дорогу, после чего тот помчался на станцию. А Джерри и Хал решили до его приезда держаться в стороне от событий и предупредить остальных членов своей группы об избранной ими тактику.
4
Такая программа вполне устраивала Хала, но почти немедленно он убедился, что она принята слишком поздно. Вместе с Джерри он побежал догонять толпу, которая остановилась у одного из домов, принадлежащих Компании. Когда они приблизились, кто-то уже произносил речь. До них донесся женский голос, звучавший четко и повелительно. Увидеть говорившую они не могли из-за толпы, но Хал узнал голос и, схватив своего спутника за руку, вскричал:
— Это Мэри Берк!
Она, кто же еще! Слушатели были буквально наэлектризованы ее речью. Не успевала она закончить очередную фразу, как толпа начинала одобрительно гудеть. Следующая фраза — и новый гул голосов. Хал и Джерри пробились вперед, чтобы послушать эту литанию гнева.
— А сами-то они, разве они решатся вместо вас работать в шахте, как вы думаете?
— Нет, никогда!
— Пойдут они в забой в своих шелках и кружевах, как вы думаете?
— Нет! Никогда!
— А если бы пошли, вы думаете, сохранили бы они свои холеные, белые ручки?
— Нет! Никогда!
— Задирали бы они так же по-прежнему нос перед вами?
— Нет! Никогда! Ясно!
А Мэри уже понеслась дальше:
— Если бы вы только могли сплотиться как следует, они бы к вам ползком приползли, все бы ваши условия приняли. Но вы трусы, вот они и играют на вашей трусости! Вы предатели, и они вас подкупают! Они вносят раздор в вашу среду, чтобы легче было вами командовать, и катят отсюда прочь в собственных поездах! А дела здесь поручают наемным бандитам, которые глумятся над вами и топчут вас своими сапожищами. Долго ли вы будете это терпеть? Долго?
Рев толпы прокатился по всей улице:
— Хватит терпеть! Хватит!
Мужчины грозили сжатыми кулаками, женщины пронзительно кричали, и даже дети разражались проклятиями.
— Мы им больше не рабы! Будем драться!
И тут Мэри нашла магическое слово.
— Организуем профсоюз! — закричала она. — Объединимся и будем держаться сплоченно! Если они посягнут на наши права, мы будем знать, как ответить! Объявим забастовку. Мы объявим забастовку!
Ответ толпы был как громовой раскат в горах. Да, Мэри нашла нужное слово! Сколько лет никто в Северной Долине не смел громко выговорить это слово, а теперь оно пронеслось по рядам, как пороховой взрыв:
«Забастовка! Забастовка! Забастовка!» Казалось, люди не устанут повторять его: и хотя не все понимали речь Мэри, это слово знал каждый! Забастовка! И каждый выкрикивал его на своем языке: на польском, чешском, итальянском, греческом. Мужчины размахивали шапками, женщины — фартуками, — и в вечерней мгле это напоминало какие-то диковинные заросли, в которых бушует ураган. Мужчины обменивались рукопожатиями; наиболее эмоциональные иммигранты бросались друг другу на шею. Забастовка! Забастовка! Забастовка!
— Мы больше не рабы! — не унималась Мэри. — Мы вольные люди и хотим жить по-человечески! Мы хотим работать в человеческих условиях, иначе мы бросим работу! Мы больше не стадо баранов, которое можно гнать куда заблагорассудится хозяевам! Мы организуемся и будем стоять рядом — плечом к плечу.
