Хал вышел на улицу. Где-нибудь на равнине это был час заката, но здесь верхушки каньонов уже окрасились багровым светом и потянуло вечерним холодом ранней осени. Вдали на темнеющей улице Хал заметил какое-то сборище. Там кричали и туда со всех сторон сбегался народ. «Что еще за новость?» — подумал Хал и поспешно зашагал в том же направлении. Уже собралось человек сто, и их громкие голоса сливались в общий гул, похожий на шум морского прибоя.
— Говори! Говори! Довольно терпели… Ура!
— Что случилось? — спросил Хал какого-то человека из задних рядов, а тот, узнав его, закричал так, что всем стало слышно:
— Джо Смит! Вот подходящий парень! Сюда, Джо! Бери слово! Говори!
Пока Хал расспрашивал, стараясь понять, в чем дело, новая волна криков заглушила его имя:
— Довольно над нами издевались!
И чей-то голос поднялся над всем нестройным хором:
— Повтори! Еще раз скажи! Ну!
Кто-то стоял на крыльце дома, возле которого собрались эти люди. Хал с удивлением узнал Тима Рафферти. Кто бы мог подумать, что это Тим — простодушный Тим, улыбающийся мальчик с веселыми ирландскими глазами? Сейчас его светлые волосы были всклокочены, а лицо искажено гневом.
— Лежит как мертвец, — с надрывом выкрикивал Тим. — Ничего не говорит, пальцем шевельнуть не может. Одиннадцать лет на них батрачил… Чуть не погиб в катастрофе. По их вине. Каждый из вас знает, что все случилось по их вине. Богом клянусь, что это так.
— А то нет! Он прав! Говори! Говори! — поддержали его со всех сторон.
— Ему сунут двадцать пять долларов, ну там еще уплатят за больницу. И дешево отделаются, потому что в больнице долго держать не станут — выпишут прежде, чем он на ноги поднимется. Помните, как было с Питом Калленом?
— Было дело! Помним!
— А проклятые адвокаты уже там… Суют им бумаги на подпись, пока они еще в себя не пришли. А я мог бы помочь, да меня туда не пускают! Господи помилуй, сколько еще можно издеваться? Что мы, рабы? Что мы, собаки — терпеть все это?
— И не будем терпеть! Хватит! — крикнул кто-то. — Сами пойдем туда и займемся этим делом!
— Пошли! — закричал другой. — К черту всех охранников!
Хал протиснулся сквозь толпу.
— Тим! Откуда вы это знаете?
— Один шахтер видел.
— Кто?
— Не могу назвать — его выгонят, если узнают. Но вы его знаете не хуже меня. Пришел и сказал. Они это делают, чтобы не платить отцу за увечье.
— Как всегда, — закричал англичанин Уочоп, стоявший рядом с Халом. — Вот почему они нас туда не пускают!
— Они это проделали с моим отцом! — вмешался новый голос. Хал узнал Энди, юношу грека.
— Завтра утром хотят пустить шахту номер два, — кричал Тим. — Кто пойдет в забой? С Алеком Стоуном, который плюет на людей и спасает мулов!
— Не пойдем в забой, пока не будет нам обеспечена безопасность! — громко заявил Уочоп. — Пусть опыливают стены, или я их всех пошлю к чертям!
— И чтобы правильно записывали вес! — раздался еще чей-то голос. — Нужен контролер у весов, тогда нам будут платить все сполна.
Снова вспомнили о Джо Смите:
— Джо Смит! Бери слово! Ты им сумеешь нос утереть?» Ты самый подходящий парень!
Хал стоял беспомощный и растерянный. Он считал, что битва уже выиграна, а тут, оказывается, начинается новая! Рабочие ожидают от него действий, взывают к нему, как к самому смелому из бунтовщиков. Ведь лишь немногие знают о внезапной перемене в его жизни.
Пока он колебался, руководство битвой успело уже перейти к другому: англичанин Уочоп вскочил на ступеньки и обратился с речью к толпе. Это был один из забитых, скрюченных шахтеров, но сейчас обстоятельства придали неожиданную силу его голосу. Хал слушал его в изумлении: кто мог бы предположить, что этот молчаливый, туповатый на вид человек годится в бойцы? Однажды Том Олсен завел с ним разговор, пытаясь его прощупать, но Уочоп ни о чем слушать не хотел, и пришлось махнуть на него рукой. А сейчас посмотрите: громко бросает в толпу слова, полные грозного вызова!
— Это шайка разбойников и убийц! Куда ни обернись — они нас всюду грабят! Я, например, больше терпеть не желаю! А вы?
Поднялся ужасный шум. Видимо, никто больше не желал терпеть.
— Правильно! Мы им покажем!
— Ура! Ура! Мы добьемся своих прав!
К толпе уже мчался Джефф Коттон с Бадом Адамсом, а за ними несколько охранников. Все повернулись в их сторону. Люди в задних рядах, оказавшиеся от них близко, сжимали кулаки и скалили зубы, как рассерженные псы. Лицо Коттона побагровело от бешенства, но он сообразил, что предстоит — серьезное дело, и метнулся назад, за подкреплением. Толпа заревела от восторга. Борьба началась, и рабочие уже выиграли первую битву.
3
Люди с криками и проклятиями двинулись по улице. Кто-то затянул «Марсельезу», остальные подхватили. Песня звучала безумной отвагой:
Здесь собрались рабочие двух десятков национальностей и пели они на разных языках, — но это была одна, общая песнь угнетенных всего мира. После каждых нескольких тактов вся толпа подхватывала, заглушая отдельные голоса:
Часть шахтеров разбежалась, чтобы оповестить народ, и вскоре весь поселок был тут. Мужчины размахивали шапками, а женщины поднимали руки и кричали, но нашлись и такие, которые остолбенели от ужаса, вспомнив о своих детях, — их, мол, не прокормишь революционными песнями.
Тима Рэфферти подняли на плечи в самой гуще толпы и заставили повторить свой рассказ. В то время как он держал речь, прибежала его мать и начала кричать надрывным голосом:
— Тим! Тим! Уходи отсюда! Что с тобой?
В отчаянии и страхе женщина ломала руки. Увидев Хала, она бросилась к нему:
