связать свою судьбу с судьбой Британской империи; но Франция медлит и медлит, пока не будет слишком поздно и англичане, может быть, не захотят возобновить предложение о союзе.
Робби Бэдд, разумеется, возликовал, узнав о повороте в жизни сына. Ему было безразлично, как его первенец зарабатывает деньги: любой способ привьет ему здоровые навыки и научит юношу заботиться о самом себе. Робби обещал раструбить в Ньюкасле, что Ланни стал одним из виднейших художественных экспертов на континенте; он будет доказывать, что старые мастера — это форма капиталовложений, с которой может поспорить только нефть. Он доставит ему уйму клиентов, быть может, мачеха Ланни будет из первых. Не может ли Ланни предложить какие-нибудь картины, которые смягчили бы суровую наготу стен в доме Эстер?
А Иоганнес Робин — написал ли Ланни мальчикам о своих успехах? Да, Ланни написал, и они ответили, уговаривая его приехать в Берлин, чтобы делать дела. Среди аристократии и других пострадавших от инфляции классов многие продавали принадлежащие им произведения искусства, и многие преуспевающие спекулянты скупали их. «Напишите, есть ли у вас что-нибудь порядочное», — нацарапал Иоганнес Робин в приписке к одному из писем.
— Он купит все, что ты ему предложишь, просто для того, чтобы угодить тебе, — заметил Робби. Но у Ланни не было охоты делать дела на таких началах.
Этим летом разруха в Германии достигла высшей точки. Чтобы поддержать пассивное сопротивление в Руре, Германия напечатала и истратила около трех с половиной триллионов марок; а по странному закону инфляции следствие по силе своей во много раз превосходит породившую его причину. В конце мая этого года один американский цент стоил тысячу пятьсот марок, а в конце июля — уже десять тысяч. За границей вычислили, что при помощи этого «трюка с маркой» Германия выкачала свыше миллиарда долларов у одной только Америки; львиная доля этой суммы прилипла к рукам спекулянтов, и фирма «Р и Р» была одной из самых удачливых.
В сентябре Германия капитулировала, она не могла больше прокормить свое население. Шахтерам и металлистам Рурской области предстояло работать под контролем французов. Пуанкаре и его сторонники торжествовали. Это было оправдание их политики и — наконец-то! — гарантия мира. Ланни не был в этом уверен, но он радовался всякой возможности примирения и вежливо выслушивал мужа Мари. Когда он поехал с ней на Ривьеру, он думал, что счастье их, наконец, обещает стать прочным.
Но как раз в Бьенвеню появилось маленькое облачко — не больше ладони. Бьюти написала сыну, что Курт находится в ужасном состоянии из-за событий, происходящих на его родине, и она опять полна страха за него. Ланни надеялся, что капитуляция Германии положит конец этому смятению, но оказалось, что Курт один из тех немцев, которые не собираются капитулировать. Из дому он получал отчаянные письма; он не хотел показывать их своему другу, он не хотел говорить о них; его музыка становилась все более и более мрачной, и червь страха неустанно глодал сердце Бьюти. В один прекрасный день ее возлюбленный решит, что музыка его не удовлетворяет, и он вернется на родину, чтобы бороться за освобождение фатерланда.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Над бездной
Юные Робины всеми силами старались изобрести какой-нибудь способ быть полезными Ланни в его новой профессии, и вот, наконец, этот способ был найден.
Ланни — деловой человек, и папаша Робин тоже. Робин давал деньги взаймы и при этом накапливал много сведений о делах важных лиц. Он всегда рад был помочь таким людям, просто по доброте сердечной, но брал с них за это 10 процентов — ставка, установленная в Германии, — и, конечно, требовал от них гарантии.
Случалось, что они владели ценными картинами и предлагали их в качестве обеспечения. А откуда дельцу знать их истинную стоимость? Стало быть, папаша Робин нуждался в советах эксперта. Действительно ли он нуждался или делал вид, что нуждается, чтобы быть полезным красивому сыну Робби Бэдда, занимавшему выдающееся положение в обществе и так прекрасно аккомпанировавшему его дорогим мальчикам? Этого Ланни никогда не узнает; просто ему снова положат в руки легкие деньги — вот и все.
Сперва он ответил, что слишком занят и не может сейчас приехать в Берлин, то есть в вежливой форме дал понять, что такое малозначащее предложение не стоит его внимания. Папаша Робин предложил слишком мало и получил отказ. Разумеется, мальчики потребовали, чтобы он поправил дело; и вскоре Ланни опять получил от них письмо, в котором говорилось, что один из видных немецких аристократов оказался в затруднительном финансовом положении; он владеет дворцом возле Берлина и другим в Мюнхене, и оба они наполнены сокровищами искусства, из которых многие предназначены к продаже; конечно, она будет производиться в строгой тайне — такие люди не любят огласки. Папаша одолжил этому джентльмену кучу денег, так что и он будет причастен к продаже. Если Ланни и его друг Кертежи приедут и займутся этим делом, они окажут большую услугу папаше, и все заинтересованные лица могут заработать большие суммы денег.
Ланни переслал это письмо Золтану, который был в Лондоне, и Золтан написал деловое письмо Иоганнесу Робину, поставив очень жесткие условия: ему и Ланни предоставляется исключительное право продажи и десять процентов комиссии со всего, что будет ими продано. Предложение было принято и составлено соглашение, подписанное Иоганнесом Робином и князем Гогенштауфен цу Цинценбург, который был бессилен что-либо предпринять, так как это была вежливая форма наложения ареста на его имущество. Золтан протелеграфировал Ланни, предлагая встретиться в Мюнхене и помочь ему ощипать красивые перья с немецкого гуся, нисходившего вниз по ступеням истории. Он составил телеграмму именно в этих выражениях и не был арестован за lèse-majesté![19]
Было начало ноября, прекрасная пора в Баварии; почему бы не устроить семейную поездку? Уж если зарабатываешь так много денег, так надо извлечь из них какую-нибудь радость! Бьюти давно уже никуда не выезжала, а Мари и вовсе нигде не была — она только и ездила, что между Ривьерой и Сеной и Уазой. Побывать в Берлине, посмотреть его достопримечательности! Конечно, в Германии теперь не очень приятно, но интересно; нечто такое, о чем можно будет рассказывать детям и внукам; вероятно, никогда больше не повторится такое положение, чтобы валюта великой державы была совершенно обесценена и за один французский франк можно было купить бриллиантовый перстень. Ланни сказал это специально для Мари в отсутствие Курта.
В течение всего года Курт получал литературу германской национал-социалистской партии; ее посылал ему Генрих Юнг, сын старшего лесничего в поместье Штубендорф. Этот молодой энтузиаст мечтал обратить в свою веру человека, на которого смотрели дома, как на будущего музыкального гения. И как раз когда Ланни предложил свой план, от Генриха пришло письмо, полное многозначительных намеков: «Через несколько дней произойдут большие события. Я не вправе говорить о них, но скажу одно: будет твориться история. Вы узнаете из газет, что труды наши не пропали даром».
Конечно, и Ланни и Курт разгадали намек: произойдет давно замышлявшийся путч нацистов. Победят ли они, как Муссолини, или провалятся, подобно Каппу? Курт заявил, что должен быть на месте, и Бьюти тотчас же решила поехать с ним, чтобы уберечь его от беды. Решила ехать и Мари. Для того ли, чтобы следить за Ланни, или она действительно искренно старалась заинтересоваться его идеями?
Человеческое сердце — сложное сплетение мотивов, и Мари де Брюин», разрываемая между страстной любовью и страстной ненавистью, быть может, и сама не могла понять, какие силы влекли ее в страну наследственного врага.
Ланни послал воздушной почтой письмо Рику, в котором излагал проект поездки и приглашал друга помочь ему истратить хотя бы часть денег, которые теперь росли как грибы. Ланни приводил в своих
