вывезти из Германии. Одна сделка приводила за собой другую, и Ланни, если бы он захотел, мог бы тратить все свое время на это новое увлекательное занятие.
Итак, до конца своих дней Ланни может быть спокоен; у него будет все, что ему потребуется, и хозяина над ним никакого не будет: не надо ни спрашивать позволения, ни слушаться, ни приказывать. Единственное, что будет причинять ему горе, — это горе людей вокруг него, горе измученного мира, стоны которого долетают до него, как в бредовом сновидении. Казалось бы, нет смысла прислушиваться к этим стонам, раз ничего нельзя сделать, чтобы помочь страдающим, по все-таки хочется помочь, и невольно спрашиваешь себя: неужели это невозможно? В странное положение попадают любители искусства: они развивают в себе утонченность чувств, но разрешают себе жить только интересами воображаемого мира. Рассеките вашу душу пополам и посредине поставьте непроницаемую для чувства перегородку; будьте чувствительны к искусству и нечувствительны к жизни; будьте как русская графиня, которая проливала слезы, слушая в опере тенора, а ее кучер тем временем замерз на улице, на козлах ее кареты.
Путешественники возвратились во Францию, которая была во власти жестокой депрессии. После занятия Рур? франк начал падать; на репарации уже никто не надеялся, и выпущенные под них акции быстро теряли цену. Огромные суммы были выплачены как возмещение за разрушенное во время войны имущество — это был способ вознаградить своих политических единомышленников, не очень отличный от того, что в Соединенных Штатах называется «смазкой». Весь убыток падал на людей, живших на постоянный доход или на заработную плату, в выигрыше были только спекулянты и те немногие счастливцы, которые получали доходы в долларах.
Как приятно убедиться, что на присланные из дому деньги можно получить в полтора раза больше франков, чем вы рассчитывали! Американские туристы сообщали на родину в письмах и телеграммах, что привезенные ими деньги непрерывно растут в цене, и пароходы были переполнены людьми, бежавшими от «сухого закона» и от пуританизма. С каждым годом бум на Ривьере все усиливался; отели и пансионы были битком набиты, джаз гремел всю ночь, казино были переполнены игроками и танцующими.
Сэр Базиль Захаров, устав от высокой политики и финансирования войн, нашел себе приятное занятие, игрушку, чтобы тешиться ею на старости лет, а также средство пополнить убытки, понесенные им в Турции: он скупил за миллион фунтов акции Société Anonyme des Bains de Mer et du Cercle des Ētrangers de Monaco[21] и теперь был его председателем и управляющим. Командор ордена Бани стал банщиком — но не думайте, что ему самому приходилось окунаться в море или передоверять это занятие другим; нет, название этой компании в течение шестидесяти лет было приличной вывеской для самого пышного и нарядного игорного дома в мире, такого грандиозного, что территория, на которой о-н помещался, была особым государством, а ее владелец — государем по праву покупки. Казино в Монте-Карло перестроили, и оно стало еще роскошнее, чем раньше. Прежде сюда впускали бесплатно-, но это не гармонировало с нравственным кодексом старого греческого купца; теперь у порога в казино с вас брали за вход, а за порогом все обирали вас до тех пор, пока вы сами, наконец, не устремлялись к выходу — и это несмотря на то, что тысячи умов в Евро-пе и Америке изощрялись в изобретении «системы», которая помогла бы им сорвать банк.
Каждый вечер можно было наблюдать, как сэр Базиль совершает моцион — точь-в-точь такую же картину Ланни и его отец наблюдали десять лет назад; но у сэра Базиля было твердое правило — никогда не входить в казино. Рассказывали анекдот о том, как одна дама, проиграв много денег, обратилась к великому человеку с просьбой сказать, как избегнуть нового проигрыша.
— Есть верное средство, мадам, — ответил он. — Не играйте.
Рик привез свою семью в Бьенвеню. Никогда еще после войны он не был так полон надежд. В Англии только что прошли выборы в парламент, твердолобые тори потерпели поражение, и у руля Британской империи очутилось первое лейбористское правительство. Премьер-министром стал социалист, школьный учитель из Шотландии. Рамсей Макдональд был пацифистом во время войны, и все проницательные люди предсказывали теперь длительный период мира и согласия. Германский министр иностранных дел Штреземан тоже объявлял себя сторонником примирения — и оставалось лишь отделаться от упрямца Пуанкаре. Французские парламентские выборы предполагались в мае, и было очевидно, что народ настроен против партии, ответственной за фиаско в Руре и бешеное падение франка. Левые договаривались не подрывать взаимно своих кандидатур, и Рик ликовал, как если бы он был французом. Ланни согласился с ним, как соглашался всегда — но ни слова об этом в присутствии Мари!
Вопрос о репарациях, наконец, собирались решить на разумных основах. Была назначена комиссия экспертов с целью определить, что же можно, наконец, требовать от Германии. Экспертов возглавлял чикагский банкир, и эта так называемая комиссия Дауэса выработала проект соглашения; сокращая претензии каждые несколько месяцев — разумеется, всякий раз под тревожные вопли французов, — она намеревалась постепенно помочь Германии снова стать на ноги.
Приближалась пасха. Робби был в Лондоне и собирался приехать в Париж; Ланни отвез Мари домой, и вскоре он снова слушал в гостиной де Брюинов, как Дени обсуждает с его отцом европейские дела, и спрашивал себя, можно ли верить всем тем выводам, которые подсказал ему его друг англичанин. Не опасно ли позволить Германии стать на ноги? Верить ли так называемой «республике»? Или, быть может, вскоре Гинденбург или кто-нибудь в этом роде захватит власть, и прежняя страшная угроза опять нависнет над Францией?
Дени де Брюин указал на кое-какие факты, о которых Ланни слышал в Германии, не вполне отдавая себе отчета в их значении. В период инфляции правительство требовало от крупных немецких заводов, чтобы они обеспечили свои кадры работой, и отпускало им на это кредиты. Предприятия переоборудовались и расширялись. Теперь, отделавшись от своей внутренней и внешней задолженности, немцы выйдут на мировую арену с новыми силами, обладая самым совершенным промышленным оборудованием в мире. Какое место может занять на международном рынке Франция, где заводы, фабрики, шахты еще разрушены? У немцев гораздо лучшие шансы, чем у их врагов. Возможно, — как говорил Дени, — что превосходство немцев объясняется их моральной и деловой беспринципностью; это усиливало ненависть к ним, но это не уменьшало опасности.
Дени доказывал, что Соединенные Штаты должны понять, какая угроза нависла над Францией, и поддержать ее всей своей финансовой мощыо. Но Робби вынужден был сообщить ему печальную истину, что об этом и речи быть не может; всякий американский государственный деятель, который вздумал бы защищать такую точку зрения, очень скоро будет вынужден уйти в отставку. В этом мира каждый должен заботиться о себе, и у американцев от самого слова «идеализм», как они грубо выражаются, начинает сосать под ложечкой. Пусть Европа сперва выплатит свои долги Америке, а потом уж просит о новых займах.
Судьба послала Робби Бэдду нового президента Соединенных Штатов. Бедняга Гардинг умер. Возможно, что причиной его смерти было разбитое сердце, — но (как бы то ни было, он умер как раз во- время, чтобы избежать скандала, готового лавиной обрушиться на его голову. Его преемник вполне удовлетворял Робби и его друзей. По словам отца Ланни, это была странная фигура. Сын деревенского лавочника, он обладал соответствующим складом характера. Его родиной был Вермонт — холодная горная область, где люди тяжко трудятся, чтобы вырвать необходимое для жизни у каменистой почвы, берегут каждый грош, цепко за него держатся и не болтают лишнего о своих делах. «Осторожный Кол» было прозвище нового президента; при помощи очень легкого способа — он ровно ничего не говорил — новый президент дал газетам возможность изображать его в виде «молчаливого и твердого государственного деятеля». Его излюбленным занятием было спускаться в подвалы Белого дома и ревизовать запасы бакалейных товаров в своей резиденции. Это было выгодно для Робби и всех крупных дельцов; президент позволял им править страной и не путался в дела, которых не понимал.
Денежный туз улыбался, когда его сын, прекраснодушный идеалист, говорил ему о Рамсее Макдональдс и французских социалистах, об их мечте установить мир в Европе. Робби открыл ему знаменательный факт: военная промышленность возрождается. Во время послевоенной депрессии Робби старался доказать своему отцу, что заводам Бэдд не следует всецело переключаться на другую продукцию; старший брат Робби, Лофорд, хотел отказаться от производства оружия, но, как всегда, оказалось, что прав
