В 1112 году семнадцатилетний юноша взял бразды правления в свои руки. Его мать была разумная и опытная женщина, и он не только любил ее, но и полностью ей доверял. Как раз в то время король Иерусалимский Балдуин I искал случая поправить свои расстроенные финансы, так как у него были огромные долги.
«Он послал, – как рассказывает современный ему историк крестовых походов Вильгельм Тирский, – несколько благородных рыцарей к Аделазии, жене Роберта Гюискара, знатной, богатой и влиятельной даме, и настойчиво домогался ее руки. Об этом предложении она сообщила своему сыну Рожеру, который впоследствии стал королем Сицилии, и просила у него совета. Оба они сошлись на том, что графиня может принять это предложение, если король согласится на их условия. Эти условия состояли в следующем. Если у графини будут от короля дети, то по смерти короля к ним должен перейти его трон. Если же король умрет, не имея детей от графини, наследником его будет ее сын, граф Рожер, к которому и перейдет его королевство без всяких условий. А Балдуин, отправляя послов, уполномочил их соглашаться на какие угодно условия, только бы они привезли с собою графиню.
До него дошли слухи, что она очень богата и могла иметь вдоволь всего, так как была в очень хороших отношениях со своим сыном. Балдуин же был так беден, что с трудом мог оплачивать дневные расходы и выдавать жалованье своим рыцарям. Поэтому он хотел богатством жены прикрыть свои собственные недочеты. Ввиду этого послы охотно согласились на эти условия и поклялись, что король и его князья свято и ненарушимо будут исполнять этот договор. Тогда графиня все государственные заботы передала сыну, а сама стала готовиться к путешествию. Она нагрузила свои корабли плодами, вином, маслом, соленой рыбой, оружием и другой утварью, взяла с собой огромное количество денег и с большими запасами отправилась в нашу страну. Это было делом злобы патриарха Арнульфа. Из-за него благородная и достойная женщина была так страшно обманута. Мы не можем отрицать, что ее действительно обманули, ибо в простоте своего сердца она считала короля достойным человеком. Но положение дел было совершенно иное, так как жена, с которой Балдуин законно сочетался в Эдессе браком, была еще жива.
Итак, когда графиня приехала, условия, поставленные ею, как и прежде, были снова клятвенно подтверждены в присутствии короля, патриарха и князей королевства. Но, так как дело было начато с нечистыми помыслами, Бог не благословил ни в чем неповинную женщину детьми, и радость окончилась печалью, ибо редко случается, чтобы то, что дурно поначалу, имело счастливый конец. Графиня принесла с собой в королевство столько выгод, что даже самый ничтожный в нем мог сказать: «И мы приняли от этой полноты»[13] . Потом, – продолжает Вильгельм Тирский, – когда короля постигла тяжелая болезнь, и он опасался, что ему уже не встать, он захотел облегчить свою совесть, отягощенную несправедливым делом. Он поступил несправедливо, когда прогнал свою законную жену и женился на другой. Для облегчения совести он, сокрушенный, принес покаяние в своих грехах в присутствии людей благочестивых и богобоязненных. Он дал обещание загладить свой грех и решился последовать совету, который ему тогда дали, – отпустить королеву, на которой он женился при жизни своей первой жены, и вернуть королевское достоинство своей обиженной законной супруге. Поэтому он позвал королеву к себе и подробно объяснил ей положение дел. Знала ли она что-нибудь об этом прежде (ибо со всех сторон к ней доходили такие слухи) или нет, – но она была крайне разгневана на то, что ее заманили так преступно и так позорно обманули князья страны, которых за нею посылали. Печальная и смущенная, как своим поношением, так и бесполезной тратой своих сокровищ, она стала собираться назад в свою родину, прожив с королем три года». Так пишет Вильгельм Тирский.
Глубоко оскорбленная и измученная, Аделазия вернулась в Сицилию и в 1118 году умерла в монастыре.
А молодой Рожер с каждым годом все более и более проявлял себя. Он ревностно заботился о том, чтобы содействовать процветанию острова, завоеванного его отцом, путем мудрого законодательства и справедливого управления, упорядочения финансов и заботы как о земледелии, так о науках и искусствах. Хотя во время его правления ему пришлось пережить немало волнений, хотя и он жаждал боевых подвигов, но в течение всей жизни он заботился в первую очередь о благе своего народа, пока другие обстоятельства властно не отвлекали его от этого. Он очень любил географию и этнографию и занимался ими с настоящей страстью. В этом отношении можно указать, как на его предшественника, на португальского принца Генриха Мореплавателя. Так как ни на одном из европейских языков не было сочинений, из которых он мог бы почерпнуть знание географии того времени, то он регулярно обращался к арабским авторам.
Арабы уже много веков занимались астрономией и изучением земной поверхности. Но Рожер, внимательно изучая их произведения, находил в них много недостатков. Поэтому он приглашал к своему двору путешественников, которые должны были рассказывать ему обо всем, что они видели во время своих путешествий. Их рассказы по его приказанию записывались.
Граф Рожер не имел постоянной резиденции и жил то в Траине, то в Палермо, который его преемник сделал столицей Сицилии. Палермо годился для этого больше всех других городов острова, так как это был самый значительный город Сицилии и так как в нем еще прежде имели резиденцию как аглабидские, так и кельбидские эмиры. Они украсили этот город прекрасными зданиями. Палермо имел два королевских дворца – один близ моря, на северной стороне, которым, по-видимому, в последнее время эмиры уже не пользовались, другой к югу, недалеко от ворот, которые теперь ведут к Монреале, где Кельбиды и пребывали. В этом последнем дворце жил и Рожер, но он приказал переделать его внутренние помещения – применительно к своим потребностям и своему вкусу. Летом он отдыхал на той или другой вилле, которыми эмиры украсили берега Орето, а также в так называемых «золотых раковинах». Здесь он проводил часы досуга под плеск фонтанов, – любил то в челноке среди прелестных женщин кататься по озерам, дно которых по мавританскому обычаю было выложено мрамором и которые оживляли цветущие сады, то слушать песни поэтов. Можно сказать, что его двор был колыбелью итальянской поэзии. Здесь, может быть, раздавались песни и на том наречии, из которого мало по малу создался итальянский язык, – предтечи тех песен, которые через сто лет зазвучали при дворе Гогенштауфенов. Рожер, с юных лет понимавший арабский, так как он учился у очень образованных сарацинов, был посвящен во все тонкости и этого языка и читал стихотворения арабских поэтов.
Население Палермо состояло главным образом из арабов, тогда как в Мессине, как и на всем восточном берегу острова, преобладающим элементом были византийские христиане.
Кроме того, в столице поселилось много норманнов, и, конечно, там не было недостатка в греках. Таким образом, двор Рожера представлял очень пестрое зрелище, и все домогались его расположения, а он, без различия национальности и религии, брал к себе на службу тех, кого считал способнее. Там были воины, которые помогали еще графу Рожеру в его завоеваниях, французы из Нормандии, которых привлекли туда слухи о новом цветущем государстве на Сицилии, греки из Константинополя, мусульмане из Сирии, Египта и Андалусии, итальянцы из всех областей полуострова. Соперничая с пестрым и смешанным местным населением острова, они старались сделать себе карьеру при дворе Рожера то на военной или гражданской службе, то в качестве ученых. И часто им удавалось достигнуть высокого положения.
Многонациональность населения привела к тому, что на острове говорили как минимум на четырех языках. Говорили на арабском, который был господствующим потому, что арабы составляли большинство населения, на латинском, греческом и на простонародном языке, в котором говор, принесенный из Франции, смешался с тем, который приближается к современному итальянскому и теперь продолжает свое существование в сицилийском наречии.
Все официальные документы издавались тогда на трех языках – арабском, греческом и латинском. На монетах были арабские надписи. Арабские буквы были в таком ходу, что ими записывали даже латинские и греческие слова, чем объясняется тот факт, что в палермитанской церкви Ла Марторана, построенной во времена Рожера, отдельные стихи христианских церковных песнопений были написана на стенах арабскими буквами, так что до тех пор пока их как следует не прочитали, их принимали за изречения Корана.
Среди тех лиц, которые играли большую роль при дворе Рожера, самым выдающимся был Георгий Антиохийский, которого называли, по арабскому обычаю, эмиром эмиров. Он начал с очень немного, но скоро достиг высокого положения на гражданской и военной службе.
Имя этого человека говорит о том, что он родился в Антиохии. Вероятно, он искал службы при различных дворах мусульманских властителей на Востоке и прежде, но в начале XII столетия мы встречаем его в Медии, на службе у князя Темима из рода Зиридов. Так как он в совершенстве владел арабским
