голову императрицы Беатрисы. Но продолжать свое победоносное шествие и идти в поход на Нижнюю Италию император не мог, так как в Риме разразилась чума и в течение одной недели унесла почти половину его воинов. Страшная болезнь поразила и его племянника, Фридриха Швабского, и много других князей. В этой ситуации Барбароссе оставалось только как можно скорее двинуться в обратный путь. 12 сентября 1167 года он достиг Павии. И на обратном пути его войско сильно страдало от чумы. Дороги были покрыты тысячами трупов. В Ломбардии император получил неблагоприятные известия. Шестнадцать итальянских городов восстали против него, заблокировав проходы через Альпы. Только с большим трудом ему удалось добраться до Сузы. Но и здесь горожане намеревались на него напасть, и его жизнь подверглась большой опасности. Его спасло только то, что один преданный ему житель этого города выдал заговор. Легенда это или действительный факт, но рассказывают, что смелый рыцарь Герман фон Зибенейхен, лег в одеждах Барбароссы на его ложе, а император бежал в одежде своего спасителя.
Дела в Италии шли для Фридриха все хуже и хуже. Много других итальянских городов присоединилось к союзу шестнадцати. Все немецкие чиновники были изгнаны с Апеннинского полуострова, и города, объединившиеся для борьбы с чужеземным игом, в 1168 году основали город Александрию, названный по имени Александра III, злейшего врага немецкого императора. Барбаросса в течение шести лет не переходил Альп.
В это время король Вильгельм задумал одно предприятие, которое, правда, окончилось безрезультатно. Когда 26 мая 1163 года умер Абд аль Мумим и власть Альмогадов потеряла могущественную опору, он посчитал, или так посчитали его советники, что настал благоприятный момент для того, чтобы еще раз обратить сицилийское оружие против Африки. Норманнский флот пристал к Медии, нагнал на жителей страху, потом напал на Сузу, захватил там много пленников и добычу, захватил даже наместника Мунагидов с его сыновьями, которые, впрочем, были потом отпущены на свободу. По-видимому, и на этот раз норманны не пытались прочно утвердиться в каком-нибудь пункте африканского берега.
Борьба приверженцев короля, которые, главным образом, состояли из мусульман, с баронами и феодалами все еще не прекращалась, хотя по временам в ней бывали перемирия. Друзья убитого Майо заодно с сарацинами выступали против баронов и одержали верх в Палермо, а последние выбрали на юге острова окрестности Бутеры своим оплотом. Ленным господином этой области был Генрих Монферратский, родственник королевской семьи, который, впрочем, как кажется, был на стороне вассалов, а не на стороне короля Вильгельма. Население этой области состояло из лонгобардов, которые враждебно относились к сарацинам. Здесь поднял знамя восстания известный Рожер Склав, незаконный сын графа Симона. Вместе с другими своими единомышленниками он напал на мусульман, которые жили как в лонгобардских селениях, так и в своих собственных деревнях. Было совершено много насильственных действий. Кое-где была устроена настоящая резня, и мятежники в своих опустошительных походах доходили до самой Катании и Сиракуз. Король Вильгельм, конечно, не мог оставаться сторонним наблюдателем. Он двинулся в поход к югу, разбил лонгобардов у Пиаццы, разрушил их укрепления и пошел на Бутеру, которую еще прежде ему приходилось брать с боем. Он приступил к настоящей осаде, которая продолжалась долго, но в конце концов заставила город сдаться. Бутера была разрушена до основания, а Рожер Склав изгнан.
Но король не мог быть спокоен и теперь. В Апулии снова началось восстание. И здесь победа осталась за ним. Мятежных баронов он частью казнил, частью заключил в тюрьму. Среди пленных находилась и вышеупомянутая принцесса Катанцаро, которая была обручена с Бонеллем. С нею была ее мать и два ее дяди. Последние были отданы палачу. Вильгельм сурово покарал как баронов, так и города, которые возмутились против него. Но едва ли его можно порицать за это, так как с разбойничьими бандами, которые чуть не сто лет хозяйничали в Южной Италии, иначе справиться было нельзя. Почти с землей сравнял он Бари, который так часто переходил из рук в руки. Такая же участь постигла бы и Салерно, если бы во время осады не начался страшный ураган, который вырвал палатку Вильгельма со столбами из земли, так что он счел за лучшее наступить.
Король Вильгельм после всех этих волнений и битв был слишком утомлен для того, чтобы заниматься делами правления. Он передал их преемнику Майо, который, впрочем, был скорее ревностным ученым, чем государственным человеком, и даже оказал некоторые услуги греческой литературе. Вильгельм же уклонялся от всяких дел и запретил сообщать ему известия, которые могли бы неприятно на него подействовать.
Пока он предавался заслуженному отдыху, сарацины все больше и больше прибирали власть к своим рукам, хотя одного из них, своего обер-камергера, который сопровождал его в походе и там выкрал у него королевскую печать и убежал с ней, король приказал утопить в море. Каид [16] Мартин, сарацин, лишь формально обратившийся в христианство, деспотически правил Палермо, другие же его единоверцы сурово мстили за восстание в Бутере и Апулии.
А Вильгельм занимался благоустройством великолепного дворца недалеко от большого замка резиденции в Палермо, Этот дворец, окруженный садами и по восточному обычаю украшенный водоемами, он назвал Аль Азис, Высокий, или Великолепный, – имя, которое и теперь еще слышится в его современном названии Ла Циза. Арабская надпись на нижнем этаже отчасти повреждена, но и в нынешнем состоянии представляет еще некоторый интерес. Насколько можно разобрать, она гласит:
15 мая 1166 года, прежде, чем постройка Цизы была окончена, после пятнадцатилетнего правления, Вильгельм I умер. Фальканд рассказывает: «Похороны продолжались три дня, и на них присутствовало большое число придворных в траурных одеждах. Но только мусульманские женщины действительно плакали от торя, когда рабыни с распущенными волосами пели под звуки цимбалов жалобные песни».
Во время своей последней болезни король Вильгельм I духовным завещанием распорядился, чтобы старший из его сыновей, Вильгельм, был наследником королевского престола, младший удержал за собой еще прежде отданное ему в лен княжество Капуанское и чтобы жена его Маргарита стала опекуншей над обоими.
Книга шестая
Вильгельм II
Совсем другим, чем Вильгельм I, был его сын, который с самого начала своего правления привлек к себе симпатии народа и которому еще его современники дали прозвище Доброго. Мягкость и сердечность его характера отражались на его необыкновенно красивом лице. Он получил хорошее воспитание и был очень общителен.
Ему было только 12 лет, когда умер его отец, и еще сам он не мог править королевством. Королева Маргарита созвала из прелатов и баронов парламент, который признал ее сына Вильгельмом II и преемником своего отца. Он родился в Палермо в 1154 году. Когда после смерти Вильгельма I и признания со стороны парламента он короновался в большом палермитанском соборе, большинство присутствующих при этой церемонии надеялись, что с ним начнется новый счастливый период для Сицилии. Во время коронационной процессии король и королева держали в руках пальмовые ветви. Их сопровождала блестящая свита. В ней находились мусульманские трубачи с тюрбанами на головах и толпа музыкантов, игравших на мавританских цимбалах и литаврах.
Королева Маргарита, которая должна была взять на себя опекунство над юным королем до его совершеннолетия, была дочерью короля Гарсии, Рамиро IV Наваррского. Ей было в то время тридцать восемь лет. На ней лежит подозрение – вероятно, не безосновательное, – что она была любовницей Майо. Когда Майо был убит, она открыто выражала свою благосклонность приверженцам убитого адмирала.
В своем новом положении она избрала своим советником протонотария Матвея Айелла, уроженца Салермо, человека низкого происхождения, к которому в высшей степени благоволил Майо. В ту роковую ночь, когда Майо пал под ударом Бонелля, он сопровождал адмирала и был ранен. Матвей оказался человеком очень энергичным в государственных делах и только своими способностями был обязан тем, что сделал такую блестящую карьеру. Но еще большим влиянием на Маргариту пользовался обер-камергер Петр, о котором была уже речь. Этот, по наружности принявший христианство, сарацин не обладал особенными способностями, но, как кажется, был лучше многих придворных и не имел влечения к злобной
