— Я всегда так делала.
— Как это — всегда?
— С самого первого раза.
— А с кем это было в первый раз?
— С моим отцом.
— Но почему именно так?
— Он говорил, что не хочет на меня смотреть. Ему было неприятно.
— Стыдно, что ли?
— Такого у нас не водится, — отрезала она.
Она закрывала руками груди, но продолжала стоять на широко раздвинутых коленях, выставив круп. Своего рода целомудрие, подумал Жакмор.
— Сколько ж тебе было лет?
— Двенадцать.
— Ну, тогда я понимаю, почему он не решался смотреть тебе в лицо.
— Ничего вы не понимаете, — огрызнулась она. — Папаша просто не хотел, он говорил: я уродина. И раз это говорил мой родитель, значит, так и есть, а теперь вот из-за вас я ослушалась папашу, я стала плохая дочь.
— Тебе хоть самой нравится?
— Что?
— Ну то, как ты делаешь?
— О таком не спрашивают. Так вы хотите или нет?
— Нельзя же все время в одной позе, — сказал Жакмор. — Даже лучшее приедается.
— Значит, вы как животное.
Она встала и подняла с земли платье.
— Что ты делаешь? — спросил Жакмор.
— Ухожу. Мне за себя стыдно.
— Ты же не виновата.
— Виновата. Не надо было связываться.
— Если бы ты не молчала, как истукан, я бы, может, постарался пощадить твои чувства. Но из тебя же клещами слова не вытянешь.
— Не зря мне хозяйка говорила, — с горечью сказала девушка. — Видеть вас больше не хочу.
— И пожалуйста, — презрительно ответил Жакмор. — Как-нибудь переживу.
— И разговаривать с вами больше не стану. Очень надо потакать вашим извращениям.
Жакмор ухмыльнулся и стал одеваться. Он всерьез и не рассчитывал заниматься психоанализом этой дурехи. Найдутся объекты получше. Он обулся и встал. Девушка все еще скулила.
— Пошла вон! — скомандовал он.
Всхлипывая, она побрела прочь. Наверно, она его ненавидела. В этом смысле, подумал Жакмор и улыбнулся про себя, анализ, можно сказать, удался. Внезапно он пружинисто подпрыгнул, поймал на лету припозднившуюся бабочку и слопал ее с довольным видом.
После обеда все три брата играли перед домом на гравиевой площадке в ожидании, пока служанка подаст еду взрослым и уложит их спать. За ними было удобно присматривать из столовой. Это делал Жакмор, сидевший лицом к окну. Напротив него Клемантина пыталась слепить шарик из крошек от гренков — нелепая затея. Кроме как за столом, они с Жакмором почти не виделись. Клемантина как будто не возражала, чтобы Жакмор и дальше жил у нее, но в разговорах с ним ограничивалась незначительными фразами, он тоже предпочитал не затрагивать личные темы.
Мрачная Пизабелла, не говоря ни слова, поставила перед Жакмором блюдо. Он снял крышку и вежливо предложил:
— Прошу вас, Клемантина.
— Это специально для вас. На кошачий вкус, — сказала она с лукавой улыбкой.
Жакмор всмотрелся.
— О… да это легкое! — радостно воскликнул он.
— Совершенно верно, — сказала Клемантина.
— Лучше бы сырым, — заметил он. — Но я так тронут вашим вниманием. Вы ангел, Клемантина.
— При всей любви к вам, — сказала она, — мне было бы противно смотреть, как вы его жрете сырым.
— Разумеется, — сказал он, накладывая себе приличную порцию. — Легкое — вот это вещь! Что по сравнению с ним все мыши и птицы, сколько их ни есть на белом свете!
— Рада, что вам понравилось.
— Конечно, птичка — тоже недурно. Но эти ужасные перья!..
— Что ж, — сказала Клемантина, — это оборотная сторона медали. Ну а мыши?
— Мышка — забавная штучка, но и только. Поиграть приятно, а на вкус — не очень.
— Что ж, — сказала Клемантина, — я вижу, вы значительно расширили диапазон своих вкусовых ощущений. Это всегда полезно. А кого вы обрабатываете теперь?
— Тронут вашим вниманием. С вашей горняшкой у меня ничего не вышло — вы ведь в курсе.
— Да, — подтвердила Клемантина. — И, признаться, я этому очень рада. Ну а в деревне что вы нашли? Вы ведь, кажется, туда зачастили.
— О, ничего особенного. Беседую с Хвулой…
— Я говорю о женщинах.
— Женщин я и не ищу. Знаете, тот кот был кастрированный. Я сам не верю, но почему-то это оказывает определенное влияние…
Он лгал.
— Ищете-ищете, я знаю! — сказала Клемантина.
Жакмор посмотрел в окно: дети кружились, взявшись за руки, пока не замутится в голове.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — сказал психиатр.
— Это вы залезаете в мой гардероб? — неожиданно спросила Клемантина.
Жакмор удивленно посмотрел на нее и переспросил:
— Что-что?
— Вы прекрасно расслышали.
— Нет, — ответил он. — Это не я. Зачем мне ваш гардероб? У меня хватает одежды.
— Хм… Ладно, неважно. Может, я ошибаюсь. У меня такое впечатление, что кто-то периодически роется в моих вещах. Но подозревать вас действительно нет никаких оснований.
Жакмор кивнул на горничную, которая как раз отвернулась.
— Нет! — сказала Клемантина. — Тут я уверена. Да она и так может брать что угодно! Мне эти тряпки не нужны. Я их и не ношу никогда. Или почти никогда.
— Вот и все, — сказал Анжель, распрямляясь.
Он до половины подпилил клин, удерживавший лодку на рельсах. Лодка была готова. Десяти метров в длину, из свежего светлого дерева, с острым, как финикийский меч, приподнятым носом и легким балансиром — его еще предстояло сделать, но бронзовые крепления уже красовались на корпусе. На вспученной палубе пока не было ничего, кроме низенькой рубки в кормовой части. Жакмор нагнулся, осмотрел борта. По всей их длине торчало одиннадцать пар коленчатых ног на шарнирах.
— Быстроходная, — похвалил он.
— Еще бы, — сказал Анжель.
— Для любителя вы справились превосходно.
— Я не любитель.
— В таком случае для профессионала вы справились превосходно.
