– Я вам не верю.
– Придется, я говорю истинную правду.
– Право, смешно слышать такое от актрисы, тем более от столь первоклассной актрисы, как вы.
Стальмакова облизала пересохшие губы.
– Я поняла, ты думаешь, Таня меня шантажировала прошлым Кристинки, и я ее убила?
– В десяточку.
– Бред полнейший! Смерть Карповой – банальное самоубийство.
– Ошибаетесь, незадолго до ее смерти вы прибежали на площадку и закатили грандиозный скандал.
– Не вижу связи.
– Почему вы метали молнии, какова была причина вашего гнева?
– Карпова рылась в моих личных вещах в гримерке, поэтому, когда я узнала… естественно, завелась.
– Интересно-интересно, неужели, помимо таланта перевоплощения, у вас обнаружился дар ясновидения? Как вы узнали, что в вещах рылась именно Карпова?
– Очень просто, в гримерке стоял запах ее отвратительных духов.
Катарина смотрела в глаза Стальмаковой, пытаясь понять: врет та или нет? Лицо Нателлы выглядело по-детски беззащитным… ну прямо сама невинность.
«Но разве не этому их учат в театральных вузах?
– А Антон? – спросила Катка, сканируя взглядом лицо Стальмаковой.
– Что – Антон?
– В день убийства вы и с ним повздорили, не так ли? Я видела, как он бросился за вами в гримерку.
– Да, мы с ним поругались, он оскорблял меня, обзывал, даже… пытался ударить.
– И вы…
– Я выгнала его.
– Складно у вас все получается!
– Знаешь что, – Нателла потихоньку начала приходить в себя, – я не намерена выслушивать откровенный бред! Если имеются подозрения на мой счет, иди в милицию, но предупреждаю тебя, Катарина Копейкина… Если кто-нибудь узнает о Кристине, клянусь, я убью тебя! Ты обвиняешь меня в преступлениях, которых я не совершала, но будь уверена – я решусь на подобные действия, как только имя моей дочери будет очернено. А теперь – вон из моего дома! Пошла прочь, нахалка!
– Я еще…
– Вон! – Стальмакова схватила Катарину за руку и начала выталкивать ее за дверь. – Чтоб ноги твоей больше здесь не было!
Хлопнув дверью, Нателла заметалась по квартире. После десятиминутной беготни актриса резко остановилась, заулыбалась и, подойдя к письменному столу, выдвинула верхний ящик.
На съемочной площадке царил переполох. Десятки людей бегали взад-вперед, и каждый норовил отдавать другим распоряжения. Константин Вольдемарович, умостив свое грузное тело в режиссерское кресло, сидел на удивление тихо. На первый взгляд могло показаться – Ручкин решил вздремнуть, но уже в следующую секунду мужчина заорал:
– Марина! Марина! Где тебя черти носят?
– Бегу-бегу, Константин Вольдемарович, я разговаривала с Нателлой Леонидовной.
– Плевать на Нателлу, где Серебрякова? Ты сказала, что я хочу с ней поговорить?
– Да. Лилиана сейчас не может, ее гримируют…
– Зазнавшаяся звезда, я ей покажу, кто здесь хозяин. – Ручкин поднял с пола газету и, размахивая руками, направился в гримерку Серебряковой.
– Константин Вольдемарович… – обратилась к нему вторая помощница.
– Не сейчас! – рявкнул Ручкин, рывком открывая дверь гримерки.
Катарину попросили выйти, вернее, слово «выйти» не совсем подходило. Ручкин просто-напросто вытолкал Катку в коридор, заявив, что хочет поговорить с Лилианой наедине. Через пару минут к Копейкиной присоединилась Идея Карповна.
– Вас тоже выставили?
Равнодушно махнув рукой, пожилая женщина привычным жестом поправила прядь седых волос.
– А ну его к лешему! Вечно как на иголках, никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту.
– Неужели все режиссеры такие нервные?
– Почти, это, как они сами выражаются, профессиональная необходимость. Хотя, честно тебе скажу, не понимаю, для чего нужно орать на актеров, от этого они лучше играть не станут. По-моему, надо уметь правильно и убедительно говорить. Если человек не дурак, он поймет и без криков, чего от него хотят, а ежели он тупой, хоть кричи, хоть волком вой, все без толку.
Копейкина закивала, давая понять, что она полностью согласна с Идеей.
– Интересно, о чем они разговаривают?
– Понятия не имею, но, судя по его раздраженному виду и тону, думаю, Всеволодовне влетит.
– Бедная Лилиана, ей и так трудно.
– Почему ты так говоришь? – Идея Карповна сузила глаза.
– А вы разве не видите, с Серебряковой происходят странные вещи, она сильно нервничает в последнее время… еще и проблемы с запоминанием текста.
– Твоя правда, я обратила внимание, что она сильно изменилась. Раньше Лилиана ежедневно закатывала скандалы, прямо спасу не было, орала, как оглашенная. То кофе недостаточно холодный, то ей не понравится, как поставили свет, то еще к чему-нибудь придерется. Я уж молчу о ее стычках со Стальмаковой, а теперь она как амеба. Создается впечатление, что Серебрякова потеряла всякий интерес к работе. С утра ждет наступления вечера, чтобы поскорей отбыть домой.
Катарина молчала.
– Но один плюс все же есть: она перестала мне хамить, согласись, данный факт не может не радовать.
Из гримерной послышался недовольный крик Ручкина, Копейкина вздрогнула.
– Не бойся, – улыбнулась Идея, – обычное дело. Разборки в верхах, как я называю скандалы Ручкина с актерами. Кстати, когда ты заберешь вещи Татьяны?
– Какие вещи?
– А разве Мариночка не сказала, я думала, ты в курсе?
– Нет.
– Там остались кое-какие личные вещи Карповой, я подумала, раз вы были подругами, может, отвезешь их ее матери?
– А что за вещи?
– Косметика, кое-что из одежды, в общем, всякие женские причиндалы.
– Хорошо, заберу.
– Тогда пошли, пока время есть, коробка у меня в комнатушке.
Катка повернула голову.
«О чем же они разговаривают?»
Ручкин метался по гримерке, как тигр по клетке. Глаза его горели, ноздри раздулись, во рту дымилась сигарета.
– Как ты могла, Лилиана, как ты могла?
Серебрякова смотрела на Константина Вольдемаровича в зеркальном отражении.
– Костя, ты о чем, я не понимаю?
– Затеяла грязную игру, зачем? – продолжал бушевать режиссер. – Я не могу понять, о чем ты думала в тот момент, когда кусала кормящую тебя руку?
– Можно ближе к сути, я не в настроении разгадывать ребусы.
– К сути, ты хочешь ближе к сути, тогда читай, – Ручкин бросил Серебряковой газету.
На первой полосе Лилиана увидела свою фотографию.
– Господи, как я плохо получилась, настоящая баба-яга… неужели нельзя было сфотографировать
