диагнозе, но состояние здоровья, ухудшающееся день ото дня, свидетельствовало о правильности ее догадок.
Больше всего Серебрякова боялась умереть. Она не хотела отправляться на тот свет, ей слишком рано наносить визит господу! Еще в течение многих лет она должна… обязана находиться на грешной земле.
Самым правильным, а главное, разумным решением в создавшейся ситуации был бы визит не господу, а врачу. Эскулап, проведя всевозможные анализы и выяснив причины ее недомогания, назначил бы лечение, но Серебрякова шарахалась от медиков, как от чумы. Ей казалось: как только доктор возьмет в руки результаты анализов, то сразу вынесет ей неутешительный приговор. Лилиана не могла допустить, чтобы ее уши услышали страшную новость.
«Нет, нет и еще раз нет, к врачу я не пойду! Если мне суждено скоро умереть, медики не помогут».
Единственное, в чем Серебрякова была уверена на все сто, это в кратковременности мучений. Она точно не станет терпеть усиливающуюся боль, она будет действовать решительно! Когда здоровье не позволит ей выходить на съемочную площадку, Лилиана покончит со всем раз и навсегда. Лучше проглотить десяток снотворных капсул, чем долго и мучительно отбывать в мир иной.
Приведя лицо в порядок, актриса встала и твердой походкой вышла из гримерной.
Тем временем на площадке Нателла стояла рядом с осветителем, давая мужчине указания, как правильно установить свет. Тот лишь молча кивал. Нателла прекрасно знала: правильно поставленное освещение – это минимум пять-семь лет долой. Поэтому Стальмакова никогда не позволяла себе орать на осветителя, напротив, актриса с завидной регулярностью преподносила мужчине маленькие презенты в виде дорогих бутылок коньяка или эксклюзивной косметики для супруги Максима.
– Котик, основной свет дай на камеру, а…
– Нателла, ради бога, Максим знает свою работу, – Ручкин кипел от негодования.
– Вчера свет был поставлен ужасно! Я выглядела, словно старуха Шапокляк, под глазами были видны мешки, и кожа на лице…
– Макс делает все, что можно, в конце концов, он не волшебник.
– Ошибаешься, он волшебник, маг, кудесник, и я хочу выглядеть великолепно!
– Черт возьми, ты играешь сорокалетнюю женщину, а не девочку-подростка. И почему у тебя опять на голове прическа, я же сказал, для этой сцены мне нужны зачесанные назад волосы.
– Я не хочу походить на уродку. Лоб останется закрытым!
– Идея Карповна, немедленно исправьте.
Гримерша подошла к Стальмаковой, но актриса вытянула вперед руку.
– Нет!
– Что – нет?
– Я не стану зачесывать волосы назад, так я выгляжу старше.
– Нателла!
– Почему нельзя оставить как есть, не понимаю…
– Вот именно, не понимаешь, в последнее время ты вообще ничего не понимаешь! Нателла, девочка моя, не забывай, я режиссер, и ты будешь все делать так, как говорю я. Мне плевать, какая прическа тебя старит, а какая нет, мы снимаем не твой бенефис. Поэтому будь добра следовать моим указаниям.
Стальмакова сжала кулаки, позволив Идее Карповне заняться ее волосами.
На площадке появилась Серебрякова.
– А мы и не ждали, – усмехнулся Ручкин, – какого дьявола ты не открывала дверь?
– Кружилась голова, не могла подняться с кресла.
Стальмакова скривила губы в усмешке, обратив внимание на то, что Лилиана выглядит ужасно: бледное лицо, воспаленные глаза, трясущиеся руки, да и вообще, Серебрякова чересчур зажата. Не в силах отказать себе в язвительном замечании, Нателла пропела:
– Лилиана, дорогая, ты сегодня выглядишь потрепанной. Бессонная ночь?
Меньше всего Серебряковой хотелось выслушивать саркастические высказывания своей заклятой соперницы. Чувствуя, как сжался желудок, Лилиана довольно-таки равнодушно бросила:
– Нателла, ты, как всегда, права. Ночка выдалась будь здоров, глаз не сомкнула.
– Бедняжка, мучает бессонница?
– Почему сразу бессонница, существует много причин, из-за которых люди бодрствуют ночами.
Нателла хмыкнула:
– Интересно узнать, какие? Подшивание старых журналов или, может, ты раскладываешь пасьянсы? Только прошу, не говори, что ты гонишь по ночам самогон.
– Не угадала.
– Тогда поделись.
– А ты не знаешь? – Серебрякова придала лицу удивленное выражение. – Впрочем… откуда тебе знать, я слышала, у тебя большое горе, новый бойфренд сделал ручкой? Мне так жаль, дорогая! Не переживай, я всегда считала, что он тебе не подходит, слишком уж молод, таким подавай свежее тело.
Идея Карповна переглянулась с Мариной. Помощница режиссера, наплевав на советы врачей – пару дней отлежаться дома, – стояла с перебинтованной головой позади Ручкина и с неподдельным интересом наблюдала за словесной перепалкой актрис.
Те, кто находился рядом с Нателлой, отметили, что даже под толстым слоем грима кожа ее лица приобрела красноватый оттенок. На шее у Стальмаковой выступили бордовые пятна. Метнув убийственный взгляд на Лилиану, она фальшиво удивилась:
– Бросил меня? Денис? Интересно, откуда такая информация?
– Люди говорят.
– Больше их слушай, у нас с Денисом полная гармония и взаимопонимание, мы не собираемся расставаться. А касательно молодого тела… это ты у нас напоминаешь протухшую селедку, и…
Марина хотела вмешаться, но, неожиданно для всех Лилиана громко рассмеялась:
– Протухшая селедка! Великолепно! Бесподобно! Где бы записать, чтоб не забыть? Хотя для той девицы, которую он сегодня целовал на стоянке, тухлой селедкой являешься ты. Она, конечно, еще совсем юная, но, согласись, дорогая, лучше без проблем переспать с двадцатилетней девчонкой, чем два часа раскочегаривать шестидесятилетнюю старуху.
Стальмакова вскочила:
– Тварь!
– Сука!
– Я тебя ненавижу!
– Взаимно!
– Чтоб ты провалилась, корова перетянутая!
– На себя посмотри, я, по крайней мере, могу улыбаться.
– Ах, ты…
– Прекратите немедленно! – взревел подлетевший Константин Вольдемарович. – Я просил не устраивать разборок на съемках! За пределами студии можете хоть поубивать друг друга… – он осекся. – Нет, смертей нам достаточно. Можете повыдирать друг другу волосы, вы все равно носите парики, но здесь чтобы вели себя как шелковые… я не потерплю склок!
– Что ты сказал? – Серебрякова сделала шаг навстречу Ручкину.
– А ну, повтори, – Нателла тоже двинулась к режиссеру.
– Что с вами, вы чего, эй…
– О каких париках идет речь?
– Костя, поясни!
– Но ведь вы… это… ну, я…
– Да как ты смеешь, у меня всю жизнь свои волосы, я ненавижу парики!
– Аналогично! – вторила Лилиана.
– Ну… я, может… это… погорячился…
– Он нас оскорбил, Лилиана, как такое возможно?
– Непростительно!
– В душу плюнул!
