- Мы не досидели даже до полуночи, - призналась Уиллоу, подбрасывая ребенка на коленях. – И это хорошо, потому что эта маленькая леди решила начать свой новый год в пять тридцать.
- Я не спал до полуночи! - закричал Тедди. - Я видел по телевизору, как падал шар в двенадцать. Это в Нью-Йорке, ты знаешь? Если ты переедешь туда, ты возьмешь меня с собой посмотреть, как он падает вживую? - спросил он.
- Конечно, Тедди, - ответила я, изображая энтузиазм. Идея моего переезда в Нью-Йорк становилась все более и более реальной и, хотя на самом деле я впадала от этого в волнительный восторг, чувство было двояким, потому что перспектива провести Сочельник с Тедди почему-то заставляла меня чувствовать себя ужасно одинокой.
Мама посмотрела на меня, изогнув брови дугой.
- Сегодня первый день Нового года, поэтому я не буду наказывать тебя за то, что ты пришла домой только сейчас. Но если у тебя похмелье, ты под домашним арестом.
- Нет у меня никакого похмелья. Я выпила всего одно пиво. Я просто устала.
- Просто устала, да? Уверена? - Мама схватила меня за запястье и повернула к себе. При виде моего страдающего лица, она склонила голову набок, как бы спрашивая: «Ты в порядке?» Я пожала плечами и немного прикусила губу, чтобы не растерять остатки самообладания. Мама кивнула, протянула мне чашку кофе и подвела меня к столу. Она положила мне на тарелку хаш и толстый ломоть дрожжевого хлеба и, хотя мне сложно было представить, что я могу быть голодна, мой рот наполнился слюной, в животе заурчало, и я вдруг действительно почувствовала голод. Я ела молча, а мама все это время смотрела на меня. После того, как все поели, мама отправила всех остальных в гостиную смотреть Парад роз по телевизору.
- Все вон, - приказала она. – Мы с Мией будем мыть посуду.
Как только все вышли, мама повернулась ко мне и я просто рухнула на нее, рыдая и выпуская все напряжение и неопределенность последних нескольких недель. Она молча стояла, позволяя мне размазывать слезы по своему свитеру. Когда я остановилась, она протянула мне губку.
- Ты моешь. Я вытираю. Мы будем говорить. Всегда считала, что это успокаивает. Теплая вода, мыло.
Мама взяла кухонное полотенце и мы приступили к работе. И я рассказала ей об Адаме и обо мне.
- У нас были совершенные полтора года, - сказала я. – Настолько совершенные, что я даже не задумывалась о будущем. О том, что оно разведет нас в разных направлениях.
Мамина улыбка была печальной и понимающей.
– Я думала об этом.
Я повернулась к ней. Она смотрела в окно, наблюдая за парой воробьев, купающихся в луже. – Я помню прошлый год, когда Адам приезжал в Сочельник. Я сказала твоему отцу, что ты влюбилась слишком быстро.
- Знаю, знаю. Что глупый ребенок знает о любви?
Мама перестала вытирать сковороду.
– Я не это имела в виду. Как раз наоборот. Ты и Адам никогда не производили на меня впечатление типичного примера отношений «средней школы», - сказала мама, изображая руками кавычки. – У вас не было ничего похожего на пьяные совокупления на заднем сидении Шевроле какого-то парня, что подразумевали отношения в то время, когда я училась в средней школе. Вы, ребята, казалось, да до сих пор кажется влюблены по-настоящему, глубоко. - Она вздохнула. - Но семнадцать - неудобное время, чтобы влюбляться.
От таких слов я улыбнулась и напряжение в желудке немного ослабло.
- Расскажи мне об этом, - попросила я. – Хотя, если бы мы оба не были музыкантами, мы могли бы пойти в колледж вместе и все было бы хорошо».
- Это отговорка, Миа, - возразила мама. – Все отношения непросты, это как с музыкой, иногда у вас гармония, а иногда какофония. Но про музыку ты и сама знаешь, поэтому не мне тебе об этом рассказывать.
- Полагаю, ты права.
- Да брось, музыка соединила вас вместе. Мы с твоим отцом всегда так думали. Вы оба были влюблены в музыку, а затем вы влюбились друг в друга. Это было немного похоже на то, как было у нас с отцом. Я не играла, но я слушала. К счастью, я была немного старше, когда мы встретились.
Я никогда не рассказывала своей маме, что сказал Адам ночью после концерта Йо-Йо Ма, когда я спросила его: Почему я? Насколько сильно музыка была частью всего этого.
- Да, но теперь я чувствую, что музыка собирается нас разлучить.
Мама покачала головой.
–Чушь собачья. Музыка не может этого сделать. Жизнь может предложить вам разные дороги. Но каждый из вас сам будет решать, какую из них выбрать.- Она повернулась ко мне. – Адам не пытается удержать тебя от поступления в Джуллиард, нет?
- Не больше, чем я пытаюсь заставить его переехать в Нью-Йорк. И все это смешно в любом случае. Я, может, еще никуда и не пойду.
- Да, возможно. Но куда-то же ты пойдешь. Я думаю, со всеми это случается. И то же самое касается Адама.
- По крайней мере, он может уезжать, продолжая жить здесь.
Мама пожала плечами. – Может быть. Пока, во всяком случае.
Я закрыла лицо руками и покачала головой. - Что я буду делать? – простонала я. – Мне кажется, что я участвую в состязании по перетягиванию каната.
Мама одарила меня сочувственной гримасой. – Я не знаю. Но я знаю, что если ты хочешь остаться и быть с ним, я бы поддержала тебя, хотя, возможно, это только слова, потому что я не думаю, что ты в состоянии отказаться от Джуллиарда. Но я бы поняла, если бы ты выбрала любовь: любовь к Адаму, или любовь к музыке. В любом случае ты выиграешь. И в любом случае проиграешь. Что я могу тебе сказать? Сука-любовь.
После этого Адам и я говорили об этом лишь один раз. Мы были в Доме Рока, сидели на его кровати. Он перебирал струны своей акустической гитары
- Я могу и не поступить», - сказала я ему. – Тогда я могла бы закончить школу здесь, с тобой. В некотором смысле, я надеюсь, что меня не возьмут, тогда мне не придется выбирать.
- Если ты поступила, выбор уже сделан, не так ли? - спросил Адам.
Верно, так оно и было. Я бы поехала. Что вовсе не значило, что я разлюбила бы Адама или что мы бы расстались, но и мама, и Адам были правы. Я бы не смогла отказаться от учебы в Джуллиарде.
Адам молчал с минуту, бренча на гитаре так громко, что я еле услышала, когда он произнес:
- Я не хочу быть парнем, который не хочет, чтобы ты уезжала в Джуллиард. Если бы карты легли по- другому, ты бы позволила мне уйти.
- Я как бы уже позволила. В некотором смысле, ты уже ушел. В свой собственный Джуллиард, - сказала я.
- Я знаю, - тихо произнес Адам. – Но я все еще здесь. И все еще безумно влюблен в тебя.
-Я тоже, - сказала я. А потом мы какое-то время не разговаривали, пока Адам наигрывал незнакомую мелодию. Я спросила его, что он играет.
- Я называю это блюзом «Моя-девушка-уезжает-в-Джуллиард-оставляя-мое-панковское-сердце- разорванным-в-клочья», - сказал он, распевая название преувеличенно звонким голосом. Потом он улыбнулся той самой бесхитростной застенчивой улыбкой, которая, как я чувствовала, исходила из самой искренней его части. - Я шучу.
- Это хорошо, - произнесла я.
-Ну да, - добавил он.
