Ванкувере, потом в Чикаго, затем в Будапеште. Все, что угодно, лишь бы выбраться из Орегона, уйти от неловкости, которая, как толстое стекло аквариума, образовалась между мной и остальной частью группы. Когда она вернулась тем летом в Лос-Анджелес, она предложила мне переехать в ее дом на Голливудских холмах.
— Я никогда не пользуюсь гостевым домом на заднем дворе, мы могли бы сделать из него студию для тебя.
Мысль о том, чтобы уехать из Орегона, подальше от группы, от всей той истории, жизнь с нуля, дом, полный окон и света, будущее с Брин — все это казалось таким правильным в то время.
Вот как я стал половинкой знаменитой пары. Теперь нас с Брин фотографируют, когда мы ведем мирскую жизнь: покупаем кофе в Старбаксе[10] или гуляем по парку Раньон Каньон.
Я должен быть счастлив. Я должен быть благодарен. Но проблема в том, что я никак не могу отделаться от чувства, что моя слава — не моя заслуга, а их. «Возмещение Ущерба» был написан с кровью Мии на моих руках, и этот диск продвинул меня. А действительно известным я стал потому, что сплю с Брин, так что дело не столько в моей музыке, сколько в девушке, с которой я встречаюсь.
И сама девушка. Она чудесна. Любой парень убил бы, чтобы быть с ней, гордился бы, если бы она забеременела от него.
Но даже в начале, когда мы были в фазе «не могу насытиться тобой», между нами будто высилась невидимая стена. Поначалу я пытался сдвинуть ее, но даже пробить трещины стоило огромных усилий. А потом я устал пытаться. Потом я нашел оправдание.
Может, поэтому я не могу позволить себе наслаждаться тем, что у нас есть. Почему посреди ночи, когда я не могу уснуть, я выхожу на улицу, чтобы послушать плеск фильтра в бассейне, и почему зациклен на тех мелочах в Брин, что сводят меня с ума. Ведь я осознаю, что в сущности, это пустяки — то, как она спит с Блэкбэри у подушки, как тренируется часами, как записывает абсолютно все, что ест, как отказывается отклоняться от плана или расписания. И я знаю, у нее есть много плюсов, которые уравновешивают все плохое. Она щедрая, как нефтяной магнат, и верная, как питбуль.
Я знаю, что со мной жить непросто. Брин говорит, что я замкнутый, уклончивый, холодный. Она обвиняет меня, в зависимости от настроения, то в зависти к ее карьере, то в том, что я с ней по чистой случайности, то в том, что я ей изменяю. Это неправда. Я не прикасался к поклонницам с тех пор, как мы вместе — мне просто не хотелось.
Я всегда говорю ей, что отчасти проблема в том, что мы редко бываем вдвоем в одном и том же месте. Если я не записываюсь и не гастролирую, то Брин на съемочной площадке или на одной из своих бесконечных пресс-конференций. Чего я ей не говорю, так это того, что я не могу представить нас вместе чаще. Потому что проблема не исчезает, стоит нам оказаться в одной комнате.
Иногда после пары бокалов вина Брин жалуется, что это Миа стоит между нами.
— Почему бы тебе просто не вернуться к своему призраку? — говорит она. — Я устала соревноваться с ней.
— Никто не может соревноваться с тобой, — отвечаю я ей, целуя в лоб. И я не вру. Никто не может соревноваться с Брин. И потом я говорю ей, что дело не в Мии или какой-либо другой девушке. Мы с Брин живем в пузыре, в свете прожекторов, в скороварке. Это было бы тяжело для любой пары.
Но, думаю, мы оба знаем, что я лгу. А правда в том, что невозможно убежать от призрака Мии. Мы с Брин даже не были бы вместе, если бы не она. В этом извращенном, кровосмесительном повороте судьбы, Миа — часть нашей истории, а мы осколки ее наследия.
Глава восьмая
Все то, что было у меня,
Я отдал бедным в одночасье
Будто с вершины бытия
Я в прошлое отправил счастье
Не будет в доме процветанья
Здесь только жизни прошлой крах
Где о тебе воспоминанья
На веки обратятся в прах
«ОТКЛЮЧЕНИЕ» ВОЗМЕЩЕНИЕ УЩЕРБА, ТРЕК 10
Вы когда-нибудь слышали о той собаке, которая всю свою жизнь гонялась за машинами, а когда, наконец, словила одну, не знала, что с ней делать? Я — та собака.
Потому что вот он я, наедине с Мией Холл, как и фантазировал на протяжении трех с лишним лет, и я задаюсь вопросом: что теперь?
Мы направляемся к забегаловке, которая, по-видимому, была ее пунктом назначения — довольно непримечательное место на западной окраине города.
— Здесь есть парковка, — говорит Миа, когда мы подходим ближе.
— Ага, — все, что я могу ответить.
— Никогда раньше не видела ресторан на Манхеттене с парковкой, и именно поэтому я впервые здесь остановилась. Потом я заметила, что здесь едят все таксисты, а они, как известно, отличные ценители хорошей кухни, но тогда я была не совсем уверена в этом, ведь тут есть парковка, а бесплатная парковка более востребована, чем хорошая, дешевая еда.
Теперь Миа бормочет без умолку. А я думаю: «Неужели мы, и правда, говорим о парковке? Тогда, как ни у кого из нас, насколько я могу судить, нет здесь машины». И меня снова поражает удушающая мысль, что я больше ничего о ней не знаю, ни малейшей детали.
Официант провожает нас до кабинки, и вдруг лицо Мии искажает гримаса раскаяния.
— Мне не стоило приводить тебя сюда. Ты, наверное, больше не ешь в таких местах.
В общем, она права, но не потому что я предпочитаю затемненные слишком дорогие эксклюзивные рестораны, а потому что меня обычно туда отводят и обычно там меня оставляют в покое. Но в этом месте полно пожилых седых нью-йорковцев и таксистов, вряд ли меня кто-то узнает.
— Нет, это место подходит, — говорю я.
Мы устраиваемся в кабинке у окна, рядом с хваленой парковкой. Спустя пару секунд перед нами возникает невысокий приземистый мохнатый парень.
— Маэстро, — обращается он к Мие. — Давно не виделись.
— Привет, Ставрос.
Ставрос со шлепком приземляет меню на стол и поворачивается ко мне. Поднимает густую бровь.
