его чувство предвидеть опасность. Волдут знал о нем. Вот его и убедил Торир, ссылаясь на то, что не чует опасности от дочки Бояновой. А ведь и впрямь не чуял. Но о том, что хитрая Карина обезопасить себя успела, смолчал. Это их с Кариной разборки, волхвам знать о том не следует.
Он вернулся к кострам. Один бывалый вой, копейщик Вячко, рассказывал, как бьются в степи хазары, говорил об их сноровке и умении возникать словно бы из ниоткуда, разить стрелами без вдела. Трудно воевать с ними, особенно в степи, где любой хазарин себя как дома чувствует. Вячко вообще был брюзга, вечно на что-то жаловался, ныл. Негоже было так настраивать воинов.
— Заглох бы ты, Вячко, — грубо прервал его Торир. — Завтра у нас такая победа будет, что по всем землям весть о ней полетит крылато. Даю руку на отсечение, что так и будет!
— Гляди, потеряешь десницу-то, — проворчал Вячко. Торир только усмехнулся.
— Не потеряю. А ты бы, Вячко, с таким настроем лучше на Подоле остался, а не наводил кручину на людей.
И окликнул Кудряша, велев спеть. Воины тут же заулыбались, кто-то из младших отроков принес парню гусли из сумы. Кудряш пел негромко, но с душой:
Он затянул с напевом, звонко, голосисто. Воины подхватили живо, позвякивая в такт булатом.
Торир уселся между корнями большого дуба, расположившись удобно. Смотрел на освещенные костром лица своих людей. За это время он их неплохо изучил, знал, кто на что годен. Фарлаф оказался нужен, когда дело касалось разбивки лагеря, добычи пропитания. Строптивый воин Могута лих был на рубку, сам его хвалил. Но Торир чувствовал, что Могута его недолюбливает. Как и первый отрядный охальник Даг. Зато в фаланге Даг самый спорый. Надо будет завтра его около себя поставить, с этим любой натиск выдержать можно. А вот доверчивый и приветливый Мстиша сейчас, перед сечей, явно побаивался. По сути, это его первый поход. Мстиша был сыном градского сусельника, но к отцовскому делу душа у парня не лежала, вот и напросился в войско, даже уговорил отца справить ему неплохие доспехи. Но сейчас, хотя у Мстиши и была хорошая кольчуга стального плетения, по его растерянной физиономии было заметно, что на нее он уже не больно надеется. Зато лучник в отряде Мстиша — один из лучших. И Торир определенно знал, что поставит его в глубь «черепахи», откуда будут метать стрелы.
Да, разные в его отряде люди: и поляне из местных, и пришлые северяне, как Могута, и варяги умелые, как Фарлаф. Варяги держались особняком и были самыми умелыми бойцами. Но и на них уже распространился обычай побратимства, можно было не опасаться, что своих бросят. Для викинга отступить куда позорнее, чем для славянина. Хотя тут — как сказать.
Самым родовитым в отряде был Кудряш. Из боярского древнего рода, но из младших детей, которым вряд ли светит наследство. А так как служить в дружине было почетно, родитель-боярин снарядил его знатно: и оружие, и доспехи, и высокий островерхий шлем у парня были под стать княжеским. Кудряш и впрямь был лихой воин, и он бы нравился Ториру, если бы чаще других не вспоминал о Карине. Мол, поселилась в тереме Бояна девица красоты невиданной.
Торир тряхнул головой, стараясь отогнать все те же мысли о чернокосой красавице. И чтобы отвлечься, стал вспоминать другую. Княгиню Милонегу, жену Дира, которую целовал-миловал на росистой траве под утро купальской ночи. Вспомнилось и как позже, когда он пробирался к ней в терем, она, дрожащая и счастливая, открывала ему узорчатое окошко. А потом, когда лежала у него на груди, он осторожно расспрашивал ее о прошлом. Милонега его, конечно, не признала. Вообще о прошлом ей мало что помнилось. Как-то поведала, что было у нее три братца, которых пришлые варяги погубили. Третьим она, видимо, его считала, вспомнила даже его давнишнее имя — Ясноок. А у него горько и жалостливо делалось на душе. Глупая маленькая Милонега. Он так к ней и относился, как к глупой и маленькой, как к младшей сестре. Потому и делал над собой усилие, когда брал ее как женщину. Не то, что с Кариной… Тьфу ты, опять он о Карине.
Торир заворочался. Заставил себя расслабиться, прогнать прочь все мысли. Ему сейчас надо было просто выспаться. Спать, и все.
Войска выстроились на рассвете. Лазутчики ушли в степь. Дир сидел на коне напряженный, только глаза полыхали в прорезях наличия шлема.
Но напали на них неожиданно. В хвост ударили, в обозы. А наскочили лихо, стрелами били. Гортанный визг хазарских воинов так и налетел, обморочил, отупил, сея панику. Едва успели развернуться, как конница Дира тоже оказалась в петле выносившегося из-за холмов хазарского войска. Теперь уже не до обозов было, сами схлестнулись. А хазары как налетели, так и отскочили, уводя конную дружину Дира. Те помчались следом, не видя, что наскакивающих на хвост становилось все больше и больше.
— Эх, побьют ведь нас, побьют! — заметался неожиданно Вячко, выхватил меч булатный, забыв о копье, кружа на месте и не зная, куда двинуться.
— А ты не горячись, — спокойно охладил его Торир. — Кто горячится — долго не живет.
Вячко сообразил, подчинился команде.
— «Черепаха»! Щит к щиту. Передние копья наперевес. Тесней строй.
Послушный Фалаф вдруг тоже запаниковал.
— Да как же мы? Как же без конницы? Затопчут ведь копченые.
Но встал в строй, прикрываясь щитом. Копье же, как и положено, в первом ряду, упер древком в землю, наступив пятой, рука направляла острие.
«Черепаха» была готова как раз к тому мигу, когда наскочили визжащие конники. Дружинники стояли, сбившись плотным прямоугольником, закрывшись щитами, ощетинившись, как ежи, острыми копьями. И толпа хазарских конников напоролась на них. Натолкнулась на строй щитов, на направленные острия и залпы дротиков и стрел, которые вылетали из глубины «черепахи».
Дикие степняки не больно пока утруждали себя раздумьем, что за построение перед ними. И вот уже первые кони стали падать в крови, дружинники разили упавших хазар мечами. Воздух наполнился криками, стонами, горячим запахом крови. Звякали тетивы, ржали лошади.
— А-а-ааа!.. — закричал кто-то в строю «черепахи» при виде наседающих конников.
Если запаникуют, испугаются… Если разомкнут строй…
— Тесней! — хрипло рычал Торир. — Тесней щиты! Не разрывать!..
О шлем со звоном стукнула стрела. Он дернул головой, на миг все поплыло перед глазами. Но и шлем, и голова выдержали. Торир пригнулся, так что из-за края окованного щита стали видны только глаза. А там, впереди, оскаленные лица, оскаленные морды лошадей.
— Держать строй!
В грохоте, в криках ярости и боли его команда мало что значила. Но сыграла роль выучка. И сознание того, что если пока и продержались, то только потому, что иначе конницу не остановить. А вокруг «черепахи» уже вырастал вал из поверженных тел лошадей и всадников. Вот если бы сейчас подоспела конница Дира, так ловко уведенная хазарами…
Надо было переместиться, а то копья уже опускались под грузом навалившихся тел, открывались бреши в строю. Рядом с Ториром рухнул дружинник, его место тут же занял новый, из второго ряда. Краем глаза Торир увидел Кудряша. У того был рог на плече.
— Сигнал подавай! — рявкнул Торир.
Кудряш не должен был выбиваться вперед, он сигнальный. Ну да выхода не было. И парень умудрился подать знак — и как сумел? — в одной руке копье, другая со щитом. Но рог взревел. И весь строй «черепахи» дружно, скоро, не разрывая линии щитов, бросился вперед. Двигались прямо по бездыханным или еще бьющимся телам людей и животных. Теперь главное — не споткнуться, не упасть, иначе свои же затопчут.
Хазары не ожидали подобного маневра. Сами ринулись в стороны, расчищая путь.
— Давай, Кудряш! — гаркнул Торир.
Рог взвыл — и «черепаха» замерла, застыла на новом месте, направив копья, сдвинув щиты, готовые принять новый удар. Однако хазары уже не нападали столь бездумно. Словно повинуясь чьей-то команде, понеслись по кругу, стремительные, в черных шлемах, на быстрых длинногривых лошадях. Визжали дико и все время натягивали тетивы, пускали стрелы. Поначалу вроде бы и не сильно вредили — стрелы
