помнишь? Все, это наверняка там!
— В таком случае, — сказала я, — нам придется все перекопать как чертовым кротам. Ведь крипту ищут профессионалы, и не один век.
— Нет. — Дженис снова подтолкнула мне книгу. — Мама отыскала тайный проход из старой больницы. Вот, перечитай снова. Я уверена, что не ошиблась.
Мы еще раз пробежали послание, и неожиданно бессвязный набор цитат сложился в стройную инструкцию. Да, речь, безусловно, шла о старинной крипте, вход в которую находится в келье святой Екатерины в больнице Санта-Мария делла Скала, прямехонько через площадь от Сиенского собора.
— Елки зеленые! — с чувством сказала взволнованная Дженис. — Если все так просто, почему мама сама не сходила в склеп за сокровищами?
В этот момент один из огарков наших свечей с тихим щелчком погас, и хотя у нас остались другие свечи, тени в комнате словно надвинулись на нас со всех сторон.
— Она знала, что ей угрожает опасность, — сказала я. Голос странно гулко прозвучал в темноте. — Поэтому она записала шифр в книгу, книгу положила в шкатулку, а шкатулку отнесла в банк.
— Значит, что мы имеем? — с мажорной интонацией риторически спросила Дженис. — Теперь, когда мы разрешили загадку, что удерживает нас от…
— …незаконного проникновения в охраняемое здание и разгрома кельи святой железным ломом? — Я пожала плечами. — Ума не приложу!
— Я серьезно! Ведь мама хотела, чтобы мы это сделали!
— Все не так просто. — Я постучала пальцем по книге, пытаясь припомнить точные слова послания. — Здесь сказано, чтобы мы шли туда с духовным отцом Ромео, который пал жертвой раньше своего срока, то есть с кем? Правильно, с братом Лоренцо. Не средневековым, конечно, а с его современной инкарнацией. Бьюсь об заклад, старый монах знает о местонахождении крипты и могилы что-то очень важное, чего даже мама не смогла выяснить.
— Так что ты предлагаешь? — репейником привязалась Дженис. — Похитить брата Лоренцо и допросить под яркой лампой? Слушай, может, мы неправильно все поняли? Давай расшифруем код по отдельности, а потом сравним результаты… — Она начала открывать ящики стола. — Должна же здесь быть хоть одна завалящаяся ручка… Ну что за дела? — Дженис буквально засунула голову в нижний ящик, пытаясь вытащить что-то застрявшее. — Нет, ну ты глянь! Еще письмо!
Но это оказалось не письмо. Это был черный конверт с фотографиями.
Когда мы закончили рассматривать мамины фотографии, Дженис заявила, что нам необходима еще бутылка, чтобы не свихнуться за ночь. Когда она пошла вниз за вином, я дрожащими руками начала раскладывать снимки на столе вплотную друг к другу, надеясь, что как-нибудь заставлю их рассказать другую историю.
Но это могло быть только фоторепортажем о маминых приключениях в Италии. Как мы ни тасовали эту колоду, как ни перекладывали, выходило, что Диана Ллойд приехала в Италию, начала работать у профессора Толомеи, познакомилась с молодым плейбоем на желтом «феррари», забеременела, вышла замуж за профессора Толомеи, родила девочек-близнецов, уцелела в пожаре, унесшем жизнь ее старого мужа, и снова начала встречаться с молодым плейбоем, который на каждой фотографии держал малышек с таким счастливым видом, что сомнений не осталось — это наш настоящий отец.
Плейбоем был Умберто.
— Нет, ну это просто нереально! — хрипло повторяла Дженис, вернувшись с бутылкой и штопором. — Столько лет притворяться дворецким и ни словом не обмолвиться!.. Это же ненормально.
— Он всегда был нашим папой, — произнесла я, взяв одну из фотографий Умберто с нами во младенчестве, — хотя мы и называли его Умберто. Он всегда… — Я не могла продолжать.
Подняв глаза, я увидела, что Дженис тоже плачет, хотя она тут же сердито вытерла слезы, не желая давать Умберто повод удовлетворенно хмыкнуть при встрече.
— Какой козел! — бросила она. — Вынудил нас жить во лжи столько лет. А теперь вдруг… — Она сердито замолчала, когда бутылочная пробка сломалась пополам.
— Ну, — начала я, — по крайней мере, это объясняет, откуда он знает о золотой статуе. Наверняка из мамы вытянул. Если они и правда были… ну, ты поняла… вместе, он наверняка знал и о шкатулке с бумагами, хранящейся в банке. Это объясняет, почему он подделал письмо тетки Роуз и велел мне отправляться в Сиену и первым делом поговорить с президенте Макони. Он явно слышал это имя от мамы.
— Но столько лет! — Дженис пролила вино на стол, торопясь наполнить наши бокалы. Несколько капель попало на фотографии. — Почему он нам сразу не сказал? Почему не объяснился с теткой Роуз, когда она еще была жива?..
— Представляю себе этот разговор. — Я быстро вытерла снимки. — Не мог он ей признаться! Она бы сразу позвонила в полицию. — И я сказала басом: — Кстати, Роузи, куколка, мое настоящее имя Лучано Салимбени — да-да, тот самый убийца, которого разыскивают итальянские власти. Если бы ты хоть раз удосужилась приехать к Диане, упокой Господь ее душу, в Италию, ты бы меня отлично знала.
— Но как он жил! — перебила меня Дженис. — Посмотри! — Она подняла со стола снимки, где Умберто, стоя у «феррари», припаркованного в каком-то живописном месте вблизи Тосканы, улыбался и смотрел в объектив глазами обожающего любовника. — У него же было все! А потом он стал слугой в доме тетки Роуз!
— Не забывай, он был беженцем, — сказала я. — Алесс… Кто-то мне говорил, что он был одним из самых разыскиваемых преступников в Италии. Ему еще повезло, что он не загремел за решетку или на тот свет. У тетки Роуз он, по крайней мере, имел возможность относительно свободно растить нас и воспитывать.
— И все равно я не могу в это поверить! — Дженис презрительно покачала головой. — Да, на свадебной фотографии мама с животом, но мало ли женщин выходят замуж в интересном положении? Это не обязательно означает, что отец ребенка не ее законный супруг!
— Джен! — Я сунула ей под нос несколько свадебных снимков. — Профессор Толомеи ей в дедушки годился! Поставь себя на секунду на место мамы! — Видя, что сестра твердо настроена со мной не соглашаться, я схватила ее за руку и притянула ближе: — Хватит упираться, это единственное объяснение. Посмотри. — Я схватила одну из многочисленных фотографий, где Умберто лежит на одеяле на траве, а мы с Дженис ползаем вокруг него. — Он же нас любит! — Едва у меня вылетели эти слова, в горле возник комок и я всхлипнула.
— Черт! Я больше не могу.
Несколько секунд мы сидели, погрузившись в невеселое молчание. Затем Дженис поставила бокал и взяла групповой снимок, сделанный перед кастелло Салимбени.
— Интересно, — сказала она, наконец, — мы что, должны теперь называть эту твою мафиозу нашей… бабушкой? — На фотографии Ева-Мария пыталась удержать большую шляпу и двух крошечных собачек на поводках; мама в белых брюках деловито держала блокнот; профессор Толомеи, нахмурившись, объяснял что-то фотографу, а молодой Умберто стоял в стороне, прислонившись к «феррари», скрестив руки на груди. — Как бы то ни было, — продолжала она, не дав мне ответить, — я надеюсь никогда в жизни больше его не увидеть.
Мы слишком увлеклись распутыванием замысловатого узла, в который превратились наши жизни, и совсем забыли о сюрпризах, которые может принести ночь; последние сутки наш здравый смысл беспробудно отсыпался. И только когда в дверях кабинета раздался знакомый голос, до нас дошло, как глупо было спрятаться в мамином доме.
— Какая прелестная семейная сцена, — сказал Умберто, входя в комнату в сопровождении двух других мужчин, которых я никогда прежде не встречала. — Извините, что заставил себя ждать…
— Умберто! — Я вскочила со стула. — Что, черт побери…
— Джулия, нет! — Дженис с искаженным страхом лицом схватила меня за руку и оттащила назад. Только тут я заметила, что руки Умберто связаны сзади и один из мужчин держит пистолет у его затылка.
— Мой друг Кокко, — сказал Умберто, сохранивший хладнокровие, хотя ствол «маузера» глубоко вдавился в ложбинку на его шее сзади, — хочет узнать, сможете ли вы, леди, быть ему полезны.
